Игорь Иванович Бабанов

КАБИНЕТ

Вы здесь:

Игорь Иванович Бабанов / Блог / В каких горах живет Святогор?

18 июня 2019, 05:43, автор - хозяин блога
Игорь Иванович Бабанов

В каких горах живет Святогор?

Карпаты - общеславянская прародина
В каких горах живет Святогор?
В Карпаты, в Карпаты, где спит Святогор, откуда виднеется русский простор - Димитрий Вергун

Из истории былинного эпоса: Святогор Образ Святогора и прост, и загадочен. Перед нами яркий, чрезвычайно цельный и монолитный эпический персонаж, качеством своей поэтической гиперболизации явно говорящий о поре расцвета эпического творчества. Вместе с тем Святогор — «герой без подвигов». Узнаем мы его лишь в момент гибели, когда Святогор надрывается на тяге земной или ложится в гроб, из которого сам Илья Муромец бессилен его вызволить.
Каково значение этого образа? Каково его место в русском эпосе? «Какой он земли и какой орды?» — ежели вопросить былинным стилем. Когда создан? На все эти вопросы удовлетворительного ответа нет до сих пор.
...По нашему мнению, эпос идеологически оформляет создание этноса в его первой, пассионарно-монолитной, стадии. Именно этим объясняются изначальные особенности эпической поэтики: гиперболизированная укрупненность персонажей, величие страстей, цельность и благородство героев и их общенародный, общеэтнический характер. Герои эпоса это всегда и прежде всего герои народа в целом, а не какого-то класса, не какой-то узкой группы внутри данного этноса. Подробнее на этом аргументе, как и на доказательстве его, в этой статье не будем останавливаться (ибо для доказательства подобного тезиса требуется весь эпический материал, а отнюдь не отдельный эпический образ) и высказываем его тут только затем, чтобы была ясна общая последовательность мысли.
Ясно, что, с этой точки зрения, столкновение Ильи со Святогором и получение от него меча и силы (получение, при котором для Ильи возникает страшная опасность — получить заодно и Святогорову смерть!) — это отражение определенного пассионарного толчка, пассионарного взрыва, при котором то, что было до того, воспринимается уже как стороннее, как заключение некоего иного, предшествующего этапа развития. Какого этапа? И какой пассионарный взрыв имеется в виду?
В истории нашего народа мы обнаруживаем два таких взрыва. Последний произошел в XIII—XIV века, в результате чего слились в один этнос славяне и угрофинны (в основном ростовская меря, мурома, частично чудь, мещёра, весь и другие этнические группы). Это дало начало Московской Руси. Объединению подверглись угро-финские племена на определенной территории, расположенной между Окою и Волгой, чуть южнее Оки и значительно севернее Волги — по угасающей. Мордва, вошедшая в этот район пассионарного взрыва, вся «обрусела», точнее, пересоздалась в новое этническое состояние. Мордва, оказавшаяся южнее и не затронутая пассионарным толчком, сохранила свою древнюю этническую принадлежность. То же самое произошло с ижорой, с чудью прибалтийской и проч.
Этот пассионарный толчок, или взрыв, пробудил новую энергию роста и выразился мощно в столкновении на Куликовом поле в 1380г. Он привел к появлению пассионарного ядра на Волго-Окском междуречье, очень скоро, за два-три столетия, путем этнической экспансии создавшего обширное Московское государство. Почти одновременно, в XIV—XV вв., из единого некогда Киевского государства выкристаллизовались Украина и Белоруссия. Не доказывая этого, отсылаю читателя к статье Г.М. Прохорова (Г.М. Прохоров. Этническая интеграция в восточной Европе в XIV веке (от исихастских споров до Куликовской битвы). — Доклады Отделения этнографии ВГО, вып. 2, доклады 1962—1965гг. Л., 1966 (Доложено 26 ноября 1964г.), достаточно освещающей «пусковой момент» этого процесса.
Однако был и еще один, предыдущий, пассионарный взрыв, произошедший, по-видимому, в среднем Поднепровье где-то в I—II веках нашей эры и создавший восточнославянский («киевский») этнос. Во время этого пассионарного толчка произошел сплав различных племен (возможно, не только славянских), одно из которых — загадочные росомоны Иордана, племя, с которым готскому королю Германариху справляться пришлось труднее всего. Эти-то росомоны (что означает «люди или народ россов») и дали свое имя новому восточнославянскому этносу. С задержкой, вызванной гуннским нашествием, пассионарная энергия славян выказалась в V—VI столетиях в мощном движении через Дунай на земли Византийской империи и несколько позже в освоении восточноевропейской равнины, а к VIII веку — в создании Киевской Руси. В процессе этого пассионарного движения складывался и тот киевский эпос, который циклизировался позднее путем объединения богатырей вокруг идеализированного князя Владимира и города Киева.
История восточных славян археологами прослежена пока в глубь времени лишь до IV в. н.э. Далее начинается область гипотез. Данные Иордана позволяют, однако, говорить о наличии славян в Поднепровье уже во II в. н.э. Сложнее выяснить, откуда произошли славяне? Несомненно одно — область полесских болот, отводимая Л. Нидерле нашим пращурам, слишком мала для обитания значительного народа, а традиционная любовь прадедов к местам высоким, «красным», крутоярам и холмам, на которых всегда в отличие от угро-финнов (поселения последних, бывших, как правило, охотниками и рыбаками, жались к самым берегам озер и рек) селились наши предки, также свидетельствует не в пользу низменной прародины. По многим косвенным данным, по сообщениям античных авторов, по странной близости древнеславянской и кельтской культур (чем почти не занимались ученые), по упорным упоминаниям Дуная в русском фольклоре (Дунай — в значении «вода вообще» — слово сармато-скифского происхождения и известно всем славянам. Однако из великих рек восточной Европы именно Дунай стал Дунаем по названию, и именно это слово, а не Днепр, не Дон, стало нарицательным у славян), по целому гнезду чисто славянской топонимики в Карпатах, по особенностям дохристианского культа славян, насколько он нам известен (не будем отбрасывать и упомянутую выше исконную любовь к возвышенностям, определявшую русские планировочные решения во все прошлые века!), — по всем этим и многим другим данным прародиною славян нужно считать область более широкую, чем Полесье, и почти наверняка область гористую, т.е. Карпаты и средний Дунай. Что бы ни говорили сейчас археологи, куда бы ни склонялось последнее мнение науки, но до детального археологического исследования Карпат и Придунавья гипотезу о гористой родине праславян (или хотя бы какой-то части их!) отбрасывать нельзя.
По свидетельству античных историков, предки славян выделились из общего восточноевропейского «сарматского» моря, а в брачных связях усиленно мешались с сарматами, что приводило даже к изменению их внешности, как пишет Тацит.
Нам кажется достаточно конструктивной недавно появившаяся гипотеза Кобычева (В.П. Кобычев. В поисках прародины славян. М., 1973). Заметим, что происхождение предков славян со среднего Дуная принималось как данность еще учеными прошлого века, тем же Ф.И. Буслаевым, например), хоть она и вызвала многочисленные возражения (в основном, однако, не по существу самой проблемы). Кобычев находит прародину славян или, точнее, родину праславян на Дунае, в подкове Карпатских гор, полагая, что предки славян были вытеснены оттуда кельтами в V—III веках до нашей эры, а в V—VI веках по существу отвоевывали, двигаясь на Дунай и через Дунай, свою утерянную прародину.
Места обитания праславян в конце I тыс. до н.э. были частично заняты сарматами (языгами), что и могло повести к смешениям, о которых говорят античные авторы.
Гипотеза Кобычева еще нуждается в археологической и этнографической проверке, многое в ней уже сейчас может быть оспорено или дополнено, но во всяком случае она поставила вопрос, напрашивающийся уже давно, и в ряду доказательств Кобычева есть такие, отбросить которые нельзя при самом придирчивом отношении. К ним, в частности, относится славянская топонимика в Карпатах и лингвистические связи славянского языка с кельтским и через него с древнелатинским (Лингвисты пытаются объяснить славянскую топонимику в Карпатах миграциями V—VI вв. новой эры. Не вдаваясь в существо чисто лингвистической полемики, позволю себе здесь задать следующий вопрос: почему славянская топонимика в V—VI вв. появилась в Карпатах (видимо, вытеснив предшествующие названия!), а в сходной ситуации и в те ж е века на восточноевропейской равнине, наоборот, сохранилась топонимика угро-финская и даже еще более древняя, балтская? Такие вещи требуется объяснять, а не отбрасывать. До тех пор, пока это не объяснено, наличие славянской топонимики в Карпатах во всяком случае позволяет предполагать (по общему для всех народов правилу!) исконность там славянского, а не какого иного населения).
Повторим, не вдаваясь в существо археологических и лингвистических споров, само предположение о гористой прародине какой-то части древнейших праславян, исходя из всего вышесказанного, мы считаем правомерным. Фольклорные данные, в частности предположительный генезис образа Святогора, очень хорошо его подтверждают. Тогда во всяком случае получает полное объяснение связь Святогора с горами, требовавшая от прежних исследователей многочисленных и даже смешных натяжек. (Вряд ли стоит опровергать мнение, что родиной нашего героя являются пушкинские Святые горы под Псковом!)
Дальнейшая и основная наша гипотеза заключается в следующем (и здесь мы вновь напомним теорию проф. Гумилева). Образ Святогора — остаток эпических преданий праславян, по-видимому обитавших в Карпатах, иначе — славяноязычного этноса, предшествующего этносу «киевскому» и другим славянским этносам первого тысячелетия нашей эры. Потому-то Святогор и держится своей горной области, лишь выезжая оттуда на Русь, что он герой прежний, старинный, уже сторонний для киевского богатыря. По специфическим пространственно-временным представлениям эпоса отдаленность пространства здесь заменяет удаленность от времени. Взгляд этот традиционен для мифологического мышления едва ли не всех народов. Так, умершие предки обычно удаляются в некую другую страну, другой мир, куда можно, хоть и с трудом, проникнуть и повидаться с ними.
С другой стороны, в том, что Святогора не носит мать сыра земля, отразилось представление об измельчании, упадке праславянской культуры, о чем уже говорилось выше. Наконец, здесь наличествует и такая мысль, образно выражающая огромность Святогора: его не носит земля из-за тяжести, из-за безмерности Святогоровой силы. Все три толкования правомерны и сосуществуют в сюжете. Впрочем, последнее из них надо признать вторичным, достаточно поздним и лишенным глубокой философской основы. Это как бы вторичное осмысление уже готового образа.
Поскольку праславяне были связаны с сарматами, потомки которых на Кавказе — осетины, то через общую сарматскую основу некоторые черты, роднящие образ Святогора с героями нартских преданий, проникли на Кавказ, где и удержались в нартском эпосе.
Повторим тут же прежний тезис. Эпические предания как предания, выражающие взлет этнического самосознания, в отличие от сказочной тематики не образуют «бродячих сюжетов», а переходят только с самими народами. То есть передача эпических сказаний осуществляется, как правило, лишь в моменты пассионарных толчков, создающих новые этносы.
Спокойное, в течение тысячелетия, сосуществование русских и карел в Карелии не повлекло за собою смешения эпической сюжетики. Ни русский эпос не вобрал в себя образы и сюжетику карельских рун, ни наоборот. И это при том, что люди часто жили в одних и тех же деревнях, владели двумя языками, могли иногда и спеть «чужую» былину. Песни перенима-лись, сказки — тем более. Значительные заимствования имеются, по-видимому, даже и в обрядовом фольклоре. Что же касается эпоса, то тут образцы заимствований приходится разыскивать буквально по крупицам, и все подобные примеры у К. Крона, Мансикки и Веселовского говорят по сути об одном — о поразительной неслиянности эпосов у живущих бок о бок народов, ежели не происходит, повторим, пассионарного толчка, ко-торый и сами эти народы преобразуют в новое единое целое.
В пору пассионарного взрыва начала I тыс. н.э., создавшего восточных славян (и позднее Киевскую Русь), эпические предания праславян оказались сторонними, полузабытыми, но дорогими как память о тех предках, что когда-то жили на гористой прародине. И потому основной герой киевского эпоса Илья Муромец и получает силу Святогора, счастливо избегая того «смертного духа», который образно выражает закат, упадок этнической энергии карпатских праславян.
Пусть мысль эта не покажется «модернистской». Древние народы очень хорошо умели видеть общее состояние «молодости», «зрелости» и «старости» этносов, отмечали это и в преданиях, и в литературах, сохранившихся от древнейших эпох, и потому сама мысль о «надломе», «закате» определенной культуры, опасности заразиться тленом этой культуры и одно-временно представление о нестареющих культурных и духовных ценностях, которые могут быть переняты или, точнее, выделены из угасающей вели-кой культуры, — мысль такая была отнюдь не чуждой людям древних цивилизаций. Тем более, когда речь шла о близкородственных народах, сменяющих друг друга. С какой заботливостью, например, ассирийцы перенимают (чуждую им этнически!) культуру Шумера, греки классические — крито-микенскую культуру, а римляне — греческую; германские народы — культуру кельтов и т.д. То же можно отметить в смене американских индийских культур, в смене культур древнего, среднего и нового Китая и т.д. При всех этих переломах налицо грандиозные потери, но и горячее желание сохранить нечто от прошлого.
...Итак, родиной Святогора предположительно является гористое Придунавье. Сам образ Святогора — остаток эпоса далеких праславян и восходит к середине I тыс. до н.э. Сюжет о столкновении Святогора с силами небесными (тяге земной) образно отражает закат культуры и этнической мощи этого племени. Передача Святогором силы Илье Муромцу (избегнувшему «смертного духа», исходящего от умирающего героя) есть передача живого творческого наследия, «живой силы» с древней праро-дины новому восточнославянскому этносу, сложившемуся в результате пассионарного толчка I—II вв. в среднем Поднепровье и оформившемуся к VI—VIII векам с названием «Русь». Память о Святогоре в русском эпосе и его безмерность относительно Ильи Муромца есть эстетически оформленная память о древней колыбели славянских народов и дань уважения предкам — необходимое звено всякой культуры.
Поэтому-то в дальнейшем оба сюжета были бережно пронесены через века и переданы нашему времени через русский Север, меньше затронутый следующим пассионарным толчком XIII—XIV столетий и потому больше сохранивший элементов культуры киевской поры, в частности крепче сохранивший древнюю эпическую традицию.
Дмитрий Михайлович Балашов (Петрозаводск). Из истории былинного эпоса: Святогор. Русский фольклор. Том XX. Фольклор и историческая действительность. Л.: Наука, 1981. с.10-21
vk.com/doc399489626_506397681
http://www.twirpx.com/file/1758642/
http://www.expo.novarchiv.org/index.php/balashov2012.html

Еженедельная газета Голос Народа (8000 подписч. изд. во Львове, общий тираж достигал сорока тысяч). Орган Русской Народной Организации. Иллюстрированная, просветительная, экономическая и политическая газета для русского народа. Появляется каждый четверг. Н-р 30. Львов. четверг. 27 ноября (10 декабря) 1914. Редактор И.И. Цьорох (Илья Иванович Тёрох (30 июля 1880-1942))

Голос Народа, 1914, н.30 (27ноябр.), с.5
Радуйся, Микула Селянинович!
Давно я не отзывался к Вам, мои Галицкие братья. С самого 1907 года, с той памятной весны, коли в с. Болшева близ Галича я ставал перед Вами як кандидат на посла в австрийский парламент. Николи в житью не забуду Вашей встречи, тех тысяч устремленных на мене очей и тех тысяч радостно бившихся родных сердец.
Николи не забуду также и тогдяшнего обеда с нашими священниками после кандидатской речи. Отцы кондеканальные прямо мене заявили: Як вы, господине доктор, хочете, що бы мы за вас голосовали, то принесите цыдулку от митрополита Шептицкого о том, что вы у него исповедалися!
А отцы знали, что я уж тогда был православным, и что скорее бы в Днестре утопился, чем польскому графу - Валенроду поклонился.
Я к митрополиту Шептицкому не поехал, а переехал в Россию, где по силе возможности старался знакомити Русь Державную с Русью Подьяремною.
Минуло семь лет и я снова мог приехати во Львов, в свободный русский Львов, и Ваш редактор предложил мене написать Вам пару строчек.
Но вместо статьи, вместо приветствия, я Вам разскажу сказочку, одну из тех баек-былин про наши горы Карпаты, что их сохранил русский народ на дальнем севере, на берегах Белого моря.
***
Давно - давно, еще за сотни лет до Рождества Христова, в наших горах Карпатах, чи, як их теперь русские солдаты прозвали, в горах Горбатых, жил-проживал великий богатырь, по имени Святогор. Силы мочи непомерной, воли-доли непреклонной. В своих руках держал он земную тягу.
Недалече в степях орал свою ниву другой богатырь, по прозвищу Микула Селянинович. Орет собе Миколушко и песни спевает. Пойду я думает, попробую чи дуже тяжка та земная тяга. Пошел до Святогора. Тот говорит:
- На, подними!
Взял Микула земную тягу - чуе ноги вязнут. Взял раз, по колена увяз, взял другой - по самый пояс. Третий раз уже и не пробовал. Видит Святогор его горе, вытянул его из земли, а сам земную тягу взял на один палец и кинул ею, як перо, за ракитовый куст.
Настал час Святогору умирати. Пришел его Микула погребати. В головы ему положил Черногору, где потом бушевал Добош, ноги его простер до самых Татр, там, где загнездилися лемки и покрыл богатыря снежной веретой. Попрощалися богатыри последним целованьем. Не хотел Святогор брати своей силы непомерной в могилу, стало ему жаль земленьки родной и через щель гроба дохнул он на Микулу послений раз своим живым духом силы.
Заснул Святогор на веки, а Микула с новою силою пошел в далекую равнину орати-пахати, добра наживати. И построил Микула великое царство, крестьянское-христианское царство. Цари его больше всего о селянах думали и вельможам и купцам селян притесняти не давали, а все новые и новые земли подбивали, чтобы Микулам Селяниновичам было где нивы орати, было что сеяти и собирати.
Разросся уже Микула до семи морей, а все еще до моря теплого добратися не мог. Силы не хватало. И вспомнул-пригадал собе Микула, где Святогор ему силу вдохнул. И потянуло его на могилу Святогора, в седоверхие Горбаты. Приходит Микула туда, видит - могила опозорена. Вместо богатыря - лежит кровавый немецкий упырь, что кровь русскую веками цедил сосал и русскому народу жити не давал. Разсердился Микула, замахнулся на него осиновым колом и провалился упырь в землю, а на горах только мазь осталась...
Любовно прибрал Микула Селянинович могилу Святогора и почувствовал прилив такой силы, что вот-вот возьмет земную тягу и кинет ею за ракитов куст, як бывало кидал богатырь Святогор.
А из Карпатских дебрь, из стремнин и долин и просторных полонин бегут ему навстречу люди, бедные, забитые, недомученные, недовешанные, проклинают злого упыря и кличут:
Осанна! Радуйся, Микула Селянинович, наш избавитель, Руси Подьяремной великий Освободитель!
Тут моей сказце конец -
А русскому Великому Князю Николаю
И Русскому Белому Царю - венец
Львов. 12/11 1914. Дмитрий Вергун
Якою будет автономия Карпатской Руси?
vk.com/doc399489626_506398845