Письмо-завещание
19-летнего:
19/
V
-42 года. Москва.
Я сейчас в Москве – дома,
в командировке до 20-го. Завтра опять уезжаю на фронт – но уже с документом об
своём лётном и общем образовании. Думаю, что попаду в авиацию. А как хочется летать!!!
Я бы жизнь отдал за то,
чтобы каждый день этой войны драться в воздухе, бить и побеждать. А ведь я
дьявольски люблю жизнь – люблю её сильно, не животным страхом смерти – нет! – Я
люблю жизнь мечтою будующего, когда на месте кладбищь городов с рядами торчащих
на месте сгоревших разрушенных домов труб, вырастут новые красавцы-города –
новый Смоленск, новый Минск, новое Запорожье, Киев, Харьков и т.д., когда
по-новому весело и счастливо заживут люди, заколосятся рожью и пшеницей поля,
сейчас затоптанные гусеницами танков и сапогами вшивых фрицев.
Я люблю жизнь мечтою этого
времени.
Я люблю мечтать о том, как
после войны мы соберёмся здесь, в Москве в этой вот квартире и за рюмкой вина
вспомним и «юность свою боевую» и «выпьем за наши дела, за нашу страну, за
семью боевую, что фронту себя отдала».
Митяйка женится, а я уже
женат – Будем жить одной тройной семьёй – дружной, счастливой. У нас будут дети
– а у вас внучки и внучата – они наполнят квартиру шумом, гамом, смехом, плачем
– словом, молодой жизнью, которая будет жить после нас с вами, дорогие папочка
и мамочка, жизнью, которая украсит вашу старость, как и нашу зрелость.
Я мечтаю об этой жизни, но
я даю себе ясный отчёт о том, что представляет из себя эта война, и поэтому
считаю не лишним написать завещание. Пусть оно не заверено у юриста, и т.д., но
я уверен, что оно будет выполнено вами, тем более, что я могу завещать лишь
«духовные ценности», а отнюдь не материальные, которых у меня нет.
1. Все дневники, все записи, черновики
стихов и поэм, черновик повести «Путь» - словом весь «продукт моего
недодуманного мышления» собрать вместе – а он почти собран у Шуры
Спиряковой-Дитяшевой, если она его не растеряла или не бросила, хорошо
запаковать и «хранить в сухом и прохладном месте» до тех пор, пока какой-либо
из потомков рода Дитяшевых (а таковые потомки должны быть) не окажется настолько
одарённым писателем, что сможет на основе этих материалов до- и написать повесть о жизни одного из своих
косвенных предков. Если нет – «пусть ведают потомки православных земли своей
минувшую судьбу» в преломлении личности в общем, которое они будут знать по
истории своей родины. – Как она велика. – Это известно будет только им, да их
потомкам.
2. Если я погибну, прошу вас дать
возможность Шуре кончить институт, помочь ей в этом в рамках максимально
возможного.
3. Замуж разрешаю ей выйти не раньше,
чем через год после получения (или даже без этого получения) извещения о моей
смерти. Пусть больше читает – пробует писать стихи и прозу – ей легче было бы
написать повесть о моей жизни, но раньше, чем она кончит среднюю школу, пусть
лучше не берётся, несмотря на то, что у ней есть кое-какие литературные
способности – пусть только больше критикует сама себя, ищет недостатки своих
произведений, если они у ней будут, (в чём не стоит сомневаться), а не восхищается
написанным.
4. Знайте – что у меня была душа поэта и
дух лётчика. Писатель-прозаик из меня вряд ли вышел – может быть только под
старость лет – когда появилось стремление к усидчивости, покою, но поэт из меня
вышел бы наверняка и довольно скоро. У меня было горячее сердце и холодный рассудок
человека рано узнавшего что такое жизнь. Я любил мечтать много … и большей
частью попусту. Но мечты красят жизнь, зовут вперёд и вперёд, да и, вообще,
мечтать о приятном чертовски приятно.
Было время когда я был
злым, упорным, вредным взбалмошным мальчишкой, до бесконечности, казалось,
влюблённого в себя, но и тогда душа у меня была всё та же – ищущая нового,
светлого или более светлого, лучшего.
Вот и, кажется, всё. Целую
вас всех крепко, крепко.
Б.А. Дитяшев.
