Савельева Е.Ю.(учащаяся 11 класса)                                                                                 КОНЦЕПТ «ПЕТЕРБУРГ» В ЭМИГРАНТСКОМ ТВОРЧЕСТВЕ ГЕОРГИЯ ИВАНО ВА

«Петербургский текст» интереснейшее явление русской литературы, культуры. Он притягивает внимание исследователя своей внутренней противоречивостью, существованием «внутри» этого текста множества субъективных, по замечанию В. Н. Топорова, видений, оценок, интерпретаций. К центральным фигурам Петербургского текста первых десятилетий XX  в. относят А. Блока, А. Белого, И. Анненского, А. Ремизова, Д. Мережковского, З. Гиппиус, М. Кузмина, Ф. Сологуба, Вяч. Иванова, А. Ахматову, О. Мандельштама и мн. др. Но если говорить не о значимости автора в Петербургском сверхтексте, а, напротив, о значимости Петербургского текста в творчестве автора, то одним из первых следует назвать Георгия Иванова. Даже для человека, впервые соприкоснувшегося с творчеством Г. Иванова, вполне очевидно, что образ Петербурга в его художественном мире играет едва ли не центральную роль. Причём как в поэзии, так и в прозе. Настолько важную, что возможно говорить о концептуализации этого образа у Иванова. В отличие от «общеязыковых» концептов, концепты художественного мира очень индивидуальны, имеют множество личных смыслов. На их выявление направлен и концептуальный анализ.

Настоящая работа имеет целью выявить содержательные и структурные особенности концепта «Петербург» в поэзии Георгия Иванова эмигрантского периода.

Для реализации данной цели мы использовали как традиционный метод филологического анализа текста, так и элементы концептуального анализа. В соответствии с этапами концептуального анализа были выполнены следующие задачи:

- выделены предтекстовые пресуппозиции, важные для формирования концептуального пространства текста;

- определены текстовые репрезентанты концепта «Петербург»;

- выявлены повторяющиеся слова, связанные парадигматически и синтагматически с текстовыми репрезентантами концепта;

- обобщены все контексты, в которых употребляются ключевые слова – носители концептуального смысла, с целью выявления характерных свойств концепта (его атрибутов, предикатов, ассоциаций, в том числе и образных);

- в структуре концепта выделены ядро, приядерная зона, ближайшая и дальнейшая периферия.

Для определения методики концептуального анализа за основу был взят учебник Л. Г. Бабенко и Ю. В. Казарина по лингвистическому анализу художественного текста. Теоретическую базу исследования составляют работы В. Н.   Топорова, Н. Е. Меднис, И. А. Тарасовой.

В настоящее время изучение творчества Г. Иванова вышло на новый уровень: создан «Словарь ключевых слов поэзии Георгия Иванова», которому предшествовала монография «Идиостиль Георгия Иванова: когнитивный аспект» [Тарасова], материал этих публикаций «выводит на основные категории художественного мышления описываемого автора». Это говорит об актуальности выбранной нами темы.

В список ключевых слов упомянутого Словаря входят слова, тесно связанные с концептом «Петербург», тем не менее, сам концепт в списке отсутствует, что обусловливает новизну данной работы.

Объектом исследования стали поэтические тексты Георгия Иванова (эмигрантский период творчества), в которых так или иначе реализуется концепт «Петербург». Предмет исследования – реализации концепта «Петербург».

Было проанализировано 34 поэтических текста из книг «Вереск» (1916), «Вереск» (1923), «Сады» (1921), «Лампада» (1922), а также сборников «Отплытие на о. Цитеру»(1937), «1943 – 1958. Стихи» (1958), «Посмертный дневник» (1958).

  Теоретическая значимость работы заключается в том, что в ней выделены содержательные особенности концепта «Петербург» в эмигрантском творчестве Георгия Иванова. Результаты исследования могут быть использованы в курсе преподавания русской литературы, а также на занятиях по лингвистическому анализу художественного текста. Этим   и обусловлена практическая значимость нашей работы. В перспективе работы – исследование реализации концепта «Петербург» в прозе Георгия Иванова, сопоставление результатов первого и второго этапов исследования.

Основная часть

Почему возможно говорить о концептуализации образа «Петербург» в творчестве Г. Иванова? Как отмечает С. Т. Махлина в «Словаре по семиотике культуры», компонентами концепта являются « переживания, ассоциации, представления, понятия, значения, явления душевной жизни человека, находящие своё выражение в конкретном типе культуры или в художественном стиле» [Махлина, 310]. В поэзии Г. Иванова мы наблюдаем «обрастание» образа Петербурга приведёнными компонентами, смыслами. Всё, что связано с этим городом, не просто мыслится, а переживается поэтом. А это, по словам С. Т. Махлиной, и составляет отличие понятия от концепта.

Георгий Иванов – русский поэт и прозаик начала XX века. Его доэмигрантское творчество было своеобразно оценено выдающимися поэтами Серебряного века. Так, А. Блок отмечал виртуозность, изящество, отточенность его стихов, но говорил, что мастерство стихосложения ещё не делает человека поэтом. Возможно, пророчески предполагал он, Г. Иванова превратит из слагателя красивых стихов в поэта простая жизненная драма. Драма произошла. В 1922 Г. Иванов вместе со своей женой И. Одоевцевой эмигрирует из Петербурга Берлин, а затем в Париж. Он уже никогда не вернётся на Родину, это станет нестихающей болью для поэта и вторым – настоящим – рождением для его стихов. С момента эмиграции главной темой творчества Иванова станет утраченная Россия, а его лирический герой всегда будет оставаться певцом потерянного рая.

В эмиграции Г. Ивановым были написаны сборники стихотворений («Розы», «Отплытие на остров Цитеру» и др.), которые утвердили его поэзию как новое слово в русской литературе. Он заявил о себе не только как поэт, но и как прозаик, мемуарист. В 1928 г. были выпущены беллетризованные очерки Г. Иванова о литературном Петербурге 1910-1920-х гг. – «Петербургские зимы», вызвавшие большой резонанс в эмигрантских кругах.

О месте Петербурга в душе поэта свидетельствует тот факт, что, как пишет В. Крейд в статье «Георгий Иванов в двадцатые годы», «в стихи Г. Иванова Париж вошел мало», хотя многие русские поэты-эмигранты посвятили этому городу свои стихи []. До конца жизни Г. Иванов оставался глубоко «петербургским» поэтом. Как писал Вл. Варшавский, участник их парижских поэтических встреч, « Когда Георгий Иванов в котелке и английском пальто входил в “Селект”, с ним входила, казалось, вся слава блоковского Петербурга: он вынес ее за границу, как когда-то Эней вынес на плечах из горящей Трои своего отца…» [Крейд]. На ключевую роль Петербурга в художественном мире поэта указывает как частота упоминаний о нём, его жителях, местах, видах и т. п., так и особая эмоциональность, исповедальность произведений, связанных с воспоминаниями о родном городе.

Необходимо отметить, что образ Петербурга у Г. Иванова занимал видное место и в лирике доэмигрантского периода. Однако доэмигрантский и эмигрантский Петербург Г. Иванова различаются так же, как и вообще доэмигрантское и эмигрантское творчество поэта. В раннем творчестве Г. Иванова, как отмечает С. Р. Федякин, «за безупречными стихами не видно живой души». Действительно, эти произведения тяготеют к описательности, основное место в них занимает пейзаж (Петергоф, Павловск), портрет (павловский офицер, уличный подросток и т. п.). Чувства лирического героя ещё не так обострены, чтобы выплёскиваться напрямую: часто они выражаются через психологический параллелизм: «…Осенний ветер влажен, / И над землею, за день не согретой, / Вздыхает дуб…» («Петергоф»).

Петербург предстает как «величественная невская столица», где звучит «беспечный смех». Здесь почти нет места душевным мукам, переживаниям, смятению, зато есть радости жизни: свобода, любовь: «Какая бодрость золотая / И жизнь и счастие во мне!» или « И сердце радостью трепещет, / И жизнь по-новому светла…». Об этой жизни потом он скажет: «Так черно и так мертво, Что мертвее быть не может И чернее не бывать». И всё же уже в этой, дореволюционной жизни временами звучит тревога. Она возникает при размышлениях о будущем: «Но этот розовый сияющий закат / Мне ничего не обещает…» или «…и неизвестно что там: / Какие сны, закаты, города - / На смену этим блеклым позолотам, / Какая ночь настанет навсегда!». Может, дань декадентской эстетике, а может, предчувствие.

Итак, особенностью этого периода творчества Г. Иванова является изображение Петербурга предельно детализированно, с вниманием к внешним чертам; меньшее внимание уделяется чувствам лирического героя,   они чаще всего выражены имплицитно.

Что же происходит с образом города в поэзии Г. Иванова далее, после трагического перелома в его жизни?

Прежде всего отметим, что в формировании концепта «Петербург» важнейшую роль играет оппозиция «Россия – Франция».   Она чётко прослеживается на лексическом уровне. Например: Петербург – незабываемый, чудный; прекрасная река, мы были счастливы (в Петербурге) и пр. Франция: холод Парижа, богомерзкий Иер, Средиземные волны зла, постылая Ницца. С Францией также связываются понятия и явления, имеющие негативную коннотацию: смерть, усталость, болезнь, холод, предательство, зло. Например:   «… лечь в холодную кровать, / Закрыть глаза и больше не проснуться…», « В горле тошнотворный шарик, / Смерти вкус на языке», « Вот вылезаю как зверь из берлоги я, / В холод Парижа, усталый, больной…», « Как звезда, что мне светила, путеводно предала, / Предала и утопила / В Средиземных волнах зла» и под.

Интересно, что в некоторых случаях описание Франции, ее природы нарочито красиво, здесь «ликованье вечной весны», «в лесах даже розы растут», однако и эта красота для автора лишь повод для большего отчуждения. В стихотворении «Ликование вечной, блаженной весны…» лирический герой демонстративно отказывается от красот чужбины (они ему «головокружительно… надоели») , и даже от простого присутствия здесь: «Даже больше того, и совсем я не здесь». Отчуждение это вполне объясняется в стихотворении «Здесь в лесах…»: в здешних лесах есть даже розы и пальмы («вот умора!»), а самого простого – мухомора – нет. Это отсутствие символически выражает потерянность, неукоренённость автора на французский земле, где нет и такой малой вещи, как мухомор.

В стихотворении «Четверть века…» оппозиция «Россия – Франция» выражена с помощью противопоставления пейзажей: « Тишина благодатного юга, / Шорох волн, золотое вино» «…поет петербургская вьюга   / В занесенное снегом окно…». Даже в том случае, если автор говорит о своей «сроднённости» со своим новым домом, эта сроднённость выглядит как вынужденная:   « Четверть века прошло за границей, / И надеяться стало смешным. / Лучезарное небо над Ниццей / Навсегда стало небом родным».

Указанная выше оппозиция тесно связана с другим противопоставлением – «Настоящее / ненастоящее». Автор связывает с Россией понятие «настоящести», показывает, что во Франции оно утрачивается: « Там остался я жить. Настоящий. Я – весь. / Эмигрантская быль мне всего только снится», « Но настоящих слов мы больше не находим…» и др. Во Франции взгляд лирического героя на реальность утрачивает чёткость: «В ушах тимпан, в глазах туман / Сквозь них я слушаю и вижу…».  

Как видно из приведённого выше примера, оппозиция «настоящее – ненастоящее» иногда реализуется через мотив сна (« эмигрантская быль мне всего только снится»). Этот мотив является значимым компонентом Петербургского текста Иванова. Сон здесь конечно не физиологическое, а психологическое, эмоциональное состояние, мироощущение. В этом состоянии размывается «грань сна и яви» [Меднис]. Интересно, что Р. Д. Тименчик, В. Н. Топоров и Т. В. Цивьян в статье «Сны Блока и «петербургский текст» начала XX века» отмечают: «Особая роль снов в «петербургском тексте» русской литературы несомненна». То есть Г. Иванов в своей лирике отражает универсальные свойства Петербургского текста.

Оппозиция «Россия, настоящее – Франция, ненастоящее, призрачное» расширяется и далее. Возникает параллель «Франция – загробный мир»; мир, откуда нельзя вырваться эмигрантам. Их Г. Иванов представляет душами умерших, однако они не спокойны, а мятежны, грешны: «Как осужденные, потерянные души / Припоминают мир среди холодной тьмы, / Блаженней с каждым днем и с каждым часом глуше / Наш чудный Петербург припоминаем мы» или « Хожденье по мукам, что видел во сне / С изгнаньем, любовью к тебе и грехами. / Но я не забыл, что обещано мне / Воскреснуть. Вернуться в Россию — стихами ». Петербург – реальный, живой, чудный – это мир, свет; эмиграция – холодная тьма. Франция – небытие, Россия – воскресение.

Помимо мотива сна, Петербургский текст Г. Иванова пронизывают и другие, не менее важные мотивы.

Мотив памяти играет значимую роль в формировании исследуемого концепта. В лирике эмигрантского периода можно обнаружить немало «стихотворений-воспоминаний». Припоминаются лирическим героем  любовь, поэзия, весна, Россия, Петербург,  то есть положительно коннотируемые понятия ( пышный дом, блаженство, таять, румяные губы, Петербург незабываемый, нежно гладя, блаженный, оттепель). Например: «Ты улыбалась. Ты не поняла, / Что будет с нами, что нас ждет. / Черемуха в твоих руках цвела…», «Я даже вспоминать не смею, / Какой прелестной ты была / С большой охапкою сирени / Вся в белом….», «Ни границ не знаю, ни морей ни рек. / Знаю – там остался русский человек…» и пр. В таких произведениях образ автора, авторская модальность особенно отчётливы.

Не менее важны и те стихотворения, где память утеряна лирическим героем. На лексическом уровне эта идея выражается глаголами «забыл», «может быть» и под. Например: « Нету Петербурга, Киева, Москвы, / Может быть и были, да забыл, увы…». В приведённой цитате слиты мотив настоящего/призрачного и мотив памяти. Кроме того, в подобных приведённому фрагментах отчётливо проявляется константный для всего Петербургского сверхтекста мотив фантомности Петербурга. Эта фантомность, по наблюдению В. Топорова, присутствует в самых ранних, фольклорных произведениях о Петербурге. Но если там она объясняется историей рождения города, то у Г. Иванова – его «закатом».  

Мотив надежды , мечты в Петербургском тексте Г. Иванова возникает тогда, когда речь идёт о возвращении: « И что же делать? В Петербург вернуться?». Лирический герой мечтает именно о той «поэтической столице», где понимают и ценят творчество, а не об определённом месте на карте городе: « Могу ж я помечтать по крайней мере, / Что я еще лет десять проживу, / Свою страну увижу наяву / Нева и Волга, Невский и Арбат / И буду я прославлен и богат, / Своей страны любимейший поэт…». Вернуться для Г. Иванова – значит вернуться прежде всего в своём творчестве, эта мысль воплощена ещё в «Памятнике» Горация, а затем Державина, Пушкина и других: «… Воскреснуть. Вернуться в Россию стихами».

Парадоксальным образом надежда на возвращение, мечта о Родине сочетается в стихах Г. Иванова с подчёркнутой безнадёжностью. Куда возвращаться, если ни того Петербурга, ни той России, ни «того меня» нет? Надежда в сознании лирического героя очень неустойчива, мы наблюдаем постоянные противоречия: отрицание, отсутствие надежды – робкая надежда – надежда, превращающаяся в уверенность. И наоборот. « На что надеяться? О чем мечтать?», « Вьется голубок. Надежда улетает» – « А может быть еще и не конец?», « Могу ж я помечтать» – « Я вернусь – отраженьем – в потерянном мире». Такое развитие мысли и чувства заключается иногда в одном тексте. К примеру, в стихотворении «Четверть века прошло….» лирический герой проходит путь от отчаяния (« Четверть века прошло за границей, / И надеяться стало смешным…») до уверенности в исполнении мечты («… пророчество мертвого друга / Обязательно сбыться должно») [1] .  

Таким образом, анализ некоторых важных мотивов Петербургского текста Г. Иванова выявляет их внутреннюю противоречивость: припоминание – забывание, надежда – безнадёжность.

Описание характерных свойств концепта художественного мира писателя предполагает в том числе и выявление его атрибутов, входящих в ядро концепта. К атрибутам концепта «Петербург» отнесём все многочисленные топосы, тематически связанные у Г. Иванова с Петербургом. Всего было обнаружено 34 топонима: Нева (11 употреблений), собственно Петербург (9), Балтийское море,   Павловск, Царское село, Успенский собор, «Исаакий», Волково, Голодай, Петроград, Летний сад, Невский (2), Соловецкие острова (1). Частотность – важный показатель при концептуальном анализе. Она позволяет обнаружить, что лексическими репрезентантами исследуемого концепта у Г. Иванова являются «Петербург» и «Нева». Остальные топонимы тематически, парадигматически связаны с ними. Многие из этих топосов в русском национальном сознании символически обозначают Петербург: Исаакий, Невский, Летний сад.

К атрибутам концепта «Петербург» относятся не только топосы, но и антропонимы, регулярно возникающие в исследуемых поэтических текстах. Условно мы можем разделить их на две группы. Первая – второстепенные лица; это имена людей, составлявших культурную среду Петербурга, своеобразный культурный фон, – Ольга Судейкина, Паллада Гросс, Всеволод Князев, граф Зубов,   Врангель. Эти имена, вероятно, служат для воссоздания атмосферы литературно-артистического Петербурга начала века. Вторая группа – более значимая – это имена поэтов и писателей, которые повлияли на формирование Г. Иванова как поэта. С некоторыми он был знаком лично, например, с А. Ахматовой, Н. Гумилевым, И. Анненским, И. Одоевцева, О. Мандельштам, с ними он состоит в приятельских, дружеских, довольно близких отношениях. По отношению к другим Г. Иванов выступает как преемник, это А. Пушкина, Ф. Достоевского, А. Блока. Примечательно, что все они относятся к так называемым «петербургским» поэтам, к авторам, сформировавшим Петербургский текст. Таким образом, употребление имен писателей-современников и писателей-предшественников – это средство «выхода» в общепоэтический Петербургский текст. От стихов Г. Иванова протягиваются многочисленные нити к другим стихам, составляющим единый Петербургский сверхтекст, значит, последние незримо присутствуют в лирике Г. Иванова, обогащают её смыслами.

От таких компонентов концепта, как топонимы и антропонимы, перейдём к такой важной составляющей Петербургского текста, как пейзаж.

В пейзажных описаниях Петербурга и связанных с ним эмоциональных состояниях лирического героя часто встречаются детали, которые приобретают у Г. Иванова особые смысловые оттенки, наиболее важные концептуализируются.

Так, нельзя не заметить, как часто в описании Петербурга фигурирует туман. Он может иметь как традиционное значение (« За окном, шумя полозьями, / Пешеходами, трамваями, / Гаснул, как в туманном озере, / Петербург незабываемый»), так и индивидуально-авторские. В стихотворении «Меня уносит океан…» туман – это некая граница между реальным и ирреальным, обозначающая состояние неосознанности, растерянности, безнадежности: « В ушах тимпан, в глазах туман, / Сквозь них я слушаю и вижу…».

В строках « Все представляю в блаженном тумане я: / Статуи, арки, сады, цветники. / Темные волны прекрасной реки...» «туман» имеет положительную коннотацию, так как сопровождается прилагательным блаженный, существительными статуи, арки, сады, цветники, прекрасная река. Вероятно, здесь туман означает дымку времени или сладкое забытье, воспоминание.  Туман уже потому так дорог лирическому герою, что является устойчивой чертой города, реки: « Быть может, города другие и прекрасны… / Но что они для нас! Нам не забыть, увы, / Как были счастливы, как были мы несчастны / В туманном городе на берегу Невы». Здесь, помимо традиционного, реализуется значение «далекий, находящийся на большом расстоянии», а также «отдаляющийся относительно сознания». Последнее подтверждают строки: «… Блаженней с каждым днем и с каждым часом глуше / Наш чудный Петербург припоминаем мы». Таким образом, туман у Г. Иванова – это и физическое, внешнее, и психологическое, внутреннее явление:

o    Туман – природное явление

o    Туман – состояние души (растерянность, неосознанность)

o    Туманный – находящийся на далеком расстоянии (физически)

o    Туманный – отдаляющийся (психологически, относительно сознания)

Еще одно концептуально значимое понятие в лирике Иванова – закат. Анализ всех поэтических контекстов обнаруживает как традиционное значение, так и некоторые индивидуально-авторские смыслы. К примеру, в стихотворении «Россия счастие. Россия свет…» закат – символ крушения России, Петербурга. (Ср. название книги Шпенглера «Закат Европы».)

Ключевыми в Петербургском пейзаже Г. Иванова также являются слова снег, вьюга, лед, зима (лексические репрезентанты понятия «холод»). В стречаясь в текстах не так часто, они все же являются существенными компонентами концепта «Петербург».

Снег в стихах поэта почти всегда выступает как некая преграда между лирическим героем и его родиной, мешает их воссоединению. Так, в стихотворении «О, высок, весна…» снег «глубок» и «никогда не тает». Этот образ хорошо вписывается в контекст: «надежда улетает», «земля мала», «мало на земле тепла». Снег в этом контексте коннотируется негативно и символизирует безнадежность. Другая трактовка дана в стихотворении «Россия счастие. Россия свет»: автор, называя снег наряду с ночью, полем, создает ощущение безмерного пространства между лирическим героем и Петербургом, Россией.

Приращение смысла возникает в стихотворении «Четверть века прошло за границей…», в строках: « Но поет петербургская вьюга / В занесенное снегом окно…». В пресуппозиции читателя существует выражение «свет в окне» как символ надежды. У Г. Иванова «свет в окне» заменяется на «снег в окне». И это становится символом потери надежды. Вьюга же, наоборот, протест против безнадёжности.

Рассмотрев все контексты употребления слов вьюга, снег, лёд, мы увидим, что Петербург у Г. Иванова по преимуществу зимний. Может быть, лирическому герою видится холодный, зимний город в противовес тёплым и цветущим Ницце, Йеру, то есть Франции. В индивидуально-авторском осмыслении понятие холод становится положительным (в противовес общеязыковому), так как связано с Родиной.

В работе В. Н. Топорова говорится об универсальных элементах общепоэтического Петербургского текста, «восходящих к природно-климатическому комплексу города». Среди ряда природных факторов, зафиксированных Петербургским текстом русской литературы, исследователь отмечает, прежде всего, те, что связаны с водной стихией: « С водной стихией связано множество мотивов Петербургского текста… мотивы тумана, дождя, сырости, слякоти, снега и т. п. » [Меднис, 8]. Как следует из этой цитаты, Петербургский текст Г. Иванова вполне укладывается в традицию, соответствует ей.

К универсальным элементам В. Н. Топоровым отнесены следующие блоки в системе художественного языка Петербургского текста:

Природа: а) отрицательное закат (зловещий), сумерки, туман, дым, пар, муть, духота, вонь, грязь…; б) положительное – солнце, луч солнца, заря; река (широкая), Нева, море, взморье, острова, берег… Культура: а) отрицательное – замкнутость-теснота, середина, дом (громада, Ноев ковчег), трактир, каморка-гроб, комната неправильной формы…; б)  положительное – город, проспект, линия, набережная, мост, площадь, сады, крепость, дворцы, церкви; распространиться, простираться, расширяться… . Предикаты (чаще с отрицательным оттенком): ходить, бегать, кружить, прыгать, скакать, проникать, исчезнуть, возникнуть, утонуть…

Художественный язык Г. Иванова во многом пересекается с этим универсальным языком. Природа: а) отрицательное – снега, море (тревожное), лед, закат, ветер (разрушительный), туман; положительное – звезды, вьюга, река, волны, ветерок, аллеи, облака, Нева, рассвет. Культура: а) отрицательное – дворцы, мосты; б) положительное – дом гр. Зубова, площадь, штандарт, парк, арки, статуи, каменные львы, Летний сад, Царское, «Привал». Предикаты: рваться, цепенеть, чернеть, падать, гаснуть, тянуться, уносить, припоминать.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Выводы

1.       Петербург в лирике Г. Иванова метонимически замещает и символизирует Россию, Родину в целом.

2.       В структуре концепта «Петербург» значительную роль играет ряд повторяющихся мотивов и образов. Это мотив сна, мотив памяти ( утраты памяти), мотив надежды, мечты ( безнадежности).

3.       Названные мотивы повторяются от стихотворения к стихотворению, пронизывают всю эмигрантскую лирику Г. Иванова. То есть можно говорить о том, что Петербургский текст Г. Иванова тавтологичен в смысловом плане. Тавтологичен он и на уровне формы: тексты Иванова обладают высокой степенью интертекстуальности, наполнены в том числе и автоцитатами. См. характерные в этом плане строки: « Бедные люди – пример тавтологии. Кем это сказано? Может быть, мной».

4.       Петербургский текст Г. Иванова внутренне антитетичен. Это видно из того, что в его стихах сосуществуют противоположные, казалось бы, мотивы: надежды и безнадёжности, припоминания и забывания. Существенную роль в формировании концепта играет оппозиция «Россия – Франциия», которая превращается в более глобальную – «Живое, реальное, настоящее – неживое, нереальное, ненастоящее».

5.       В ядерную часть концепта «Петербург» входят на первый взгляд вторичные, пейзажные характеристики: образ тумана, заката, зимы. Тем не менее туман, закат становятся в произведениях Г. Иванова настолько значимыми, приобретая дополнительные смыслы, что можно говорить об их концептуализации.

6.       Понятия, явления, в языке коннотируемые отрицательно, у Иванова приобретают положительную оценку, как, например, холод. В исследованных поэтических контекстах оно коннотируется положительно, несмотря на общеязыковые установки.

7.       В образовании исследуемого концепта активно участвуют топонимы ( Нева, Балтийское море,   Павловск, Царское село, Исаакий и др. ) и антропонимы (Пушкин, Блок, Ахматова и мн. др.). Нева относится к основным лексическим репрезентантам концепта «Петербург», и так же как Петербург у Г. Иванова метонимически замещает и символизирует всю Россию, так Нева становится символическим обозначением Петербурга. Антропонимы в исследуемых текстах являются средством выхода в общепоэтический Петербургский текст.

8.       Для поэзии Г. Иванова характерно использование элементов универсального языка Петербургского текста, названных в работе Н. В. Топорова.

9.       Основным отличие Петербургского текста Г. Иванова от Петербургского теста А. С. Пушкина, Ф. М. Достоевского, А. А. Блока и других заключается в том, что их эсхатологические пророчества и ожидания в его стихах реализуются, воплощаются. Его Петербург – это уже город после крушения.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1.       Бабенко Л. Г., Казарин Ю. В. Лингвистический анализ художественного текста. Теория и практика. – М.: Флинта: Наука, 2008.

2.       Крейд В. Георгий Иванов в двадцатые годы // Новый журнал, 2005, № 238.

3.       Махлина С. Т. Словарь по семиотике культуры. – Санкт-Петербург: «Искусство-СПб», 2009.

4.       Меднис Н. Е. Сверхтексты в русской литературе // http://rassvet.websib.ru/text.htm

5.       Сны Блока и «петербургский текст» начала XX века // Тезисы I Всесоюзной (III) конференции «Творчество А. А. Блока и русская культура XX века». – Тарту: Тартуский гос. ун-т. С. 129–135. [Совм. с В. Н. Топоровым, Т. В. Цивьян.]

6.       Тарасова И. А. Идиостиль Георгия Иванова: когнитивный аспект / Под ред. М. Б. Борисовой. – Саратов, 2003.

7.       Топоров В. Н. Петербург и «Петербургский текст русской литературы».

8.       Федякин С. Р. Петербургский миф в судьбе Георгия Иванова (вступительное примечание к книге «Черные ангелы») – М.: Вагриус, 2006.

 

ХУДОЖЕСТВЕННАЯ ЛИТЕРАТУРА

1.   Иванов Г. В. Черные ангелы – М.: Вагриус, 2006.

2.   Иванов Г. В. Стихотворения – М.: Эксмо, 2008.