Масштаб измельчал.
Возвышенности нынче не
хватает. Одухотворенности.
А прежде итоговые коллегии длились дня по
три...
Выезжали во вторник.
Естественно, когда собирается полвагона
сотоварищей, то чуть раньше, или чуть позже, все набиваются в одно купе. Тут
уже не до сна. Умащиваются по 5-6 человек на полке. Не поместившиеся толпятся в
коридоре. Раз за разом им заботливо передают стаканчик и закуску.
Прибывали
в
среду.
Естественно, когда набирается
полгостиницы со всей республики, то чуть раньше, или чуть позже, друзья группируются
по номерам. Потом, до полуночи, «водят козу». Выступающие, судорожно пытаясь дошлифовать
свои доклады, бродят по коридорам словно лунатики.
Заседали в четверг.
Естественно,
в течение дня все жадно пили минералку и кофе. Выступающие жевали «орбит». Вечером
– после разбора полетов – все опять разбирались по номерам. Минералку больше
не пили, а до кофе, как правило, и вовсе не доходило.
Отчаливали в пятницу.
С утреца, правда, еще полировали. Секционно-инерционно. Сил, по большому счету, уже ни у кого не оставалось. Пар вышел.
В ту поездку Глух - мой зам, кандидат наук -
проходил курс «молодого» бойца и, по неопытности, бесхитростно выполнял все
предписания: тостующий – до дна, тостуемый – до дна, перебил тостующего или того
горше - выпил раньше тостующего - штрафная. Естественно, тоже до дна. И так - до
упаду.
Когда в пятницу, пропустив по глоточку пива,
мы вздохнули с облегчением и, собрав вещи, потащились на вокзал, то,
казалось, всему на свете бывает предел.
Однако, главное испытание, как ни странно,
ожидало нас впереди.
Возвращаться мы собирались вместе с нашим коммерческим
директором Жекой и вечным завхозом-снабженцем Померанцевым. Степанычем. Ребятки
должны были договориться в столице о закупке химреактивов. Билетами – в одно
купе – запаслись заранее.
- Ни
капли! Вот ужо в поезде – ни капли! – опрометчиво зарекся Глух по дороге на
вокзал.
Естественно! Ведь всю дорогу мы пили «по
делу». Работа такая. А сейчас никакой необходимости в выпивке больше не было.
Благодушно двигаясь по перрону, мы
неожиданно наткнулись на нашу славную парочку. Жека со Степанычем, как
заправские носильщики, толкали-катили какую-то повозку, доверху груженую картонными
ящиками и бумажными, пропарафиненными мешками.
-
Поберегись! – ухарски, зычно выкрикивал коммерческий директор, сгоняя неповоротливых
пассажиров с дороги. Снабженец-завхоз, словно речной буксир, сосредоточенно пыхтел
молча.
Догнав и поприветствовав подчиненных, я
поинтересовался, что это и куда они тащат.
- Помнишь,
мы собирались попутно привезти чуток фосфата для буфера? – удовлетворил мое
любопытство коммерческий директор. -
А тут
на фирме обнаружили последние 250 литров МЭКа. Его-то, все до последней
капельки, мы и забрали.
МЭК тогда был для нас субстанцией
остродефицитной. Его отсутствие могло парализовать производство одного из
основных видов продукции.
- И
как же вы собираетесь эту дрянь доставить?
- Поездом!
– ничтоже сумяшеся ответствовал Жека. - Думаю, что с проводницей мы договоримся.
-
МЭК поездом? Ну-ну, - только и сумел выдавить я из себя.
Проводница
оказалась сговорчивой.
Получив вознаграждение, она открыла для
нас вторую, дальнюю, дверь. Ребята быстренько забросали кладь на площадку, а
затем все аккуратненько сложили. Чтобы не преграждать проход между вагонами. Жека, сломы голову, понесся отдать владельцам тачку-каталку, а мы стали располагаться к отдыху.
Купе наше оказалось девятым. Это было
весьма промыслительно. Хотя и возле туалета, зато –
максимально близко к нашей поклаже. За которой, как никак, следовало
присматривать.
Расхристанный Жека влетел в купе, поезд тронулся.
Расположившись, мы стали разворачивать
нехитрую снедь, прикупленную в привокзальном буфете - курочку, соленые огурчики,
бутербродики, консервочку.
Женя равнодушный к спиртному, но едет-то
с начальством, достал бутылочку.
- Спрячь,
- отреагировал я, памятую зарок Глуха.
В этот момент в купе заглянула
проводница.
- Родненькие вы
мои! Давайте билетики. А площадочку надо немедленно освободить! По соседству - начальство.
Обстановка очень нервенная! Я вся просто дрожу!
Не следовало
быть бизнесменом семи пядей во лбу, чтобы сообразить,
чем сердце девичье может успокоиться.
Жека,
дожевывая огурец, вышел с девушкой в коридор.
Вернулся он достаточно быстро.
-
Пришлось вдвое увеличить размер благодарности, - поведал он с довольно кислым
видом, словно огурчик оказался недостаточно малосоленым.
Помогло это ненадолго. Благодетельница
наша появилась спустя минут пять.
-Знаете,
вы, все-таки, забирайте с площадки свои манатки. Бригадир вот сейчас проходил.
Я получила такой втык, что о-ё-ёй!
-
Да, куда же мы все заберем? А нам бы только до утра дотерпеть!
- Делайте
что хотите, но забирайте куда хотите – несколько алогично потребовала бывшая сообщница.
- Но
куда?!
- Меня
это не касается! Хоть себе на голову! Хоть в окно выбросите! Иначе будете иметь
дело с бригадиром.
Даю вам пять минут! -
и блаженная, покачиваясь, пошла по вагону.
- И
что будем делать? – обеспокоился Глух.
- А
что здесь остается – к себе забрать придется! - откликнулся практичный Степаныч,
и добавил, будто непричастный, - К себе!
- Как к себе? – не врубился измочаленный Глух.
- В
купе! На голову!– отрезал, Степаныч.
Делать было нечего. Скатав матрас и освободив
верхнюю полку, мы стали осовобождать ничейную территорию.
Фосфат запихали
под лавки, на второй полке и в нише над вагонным проходом разместили ящики
с
метилэтилкетоном.
Мы не успели и дух перевести, как
возъявилась наша барышня.
Увидев горемык, сжавшихся в купе, загроможденном коробками по самое «не могу», она
ни с того ни с сего, проявив человечность, заботливо предложила одному из нас перебраться
в купе проводников. Там, мол, есть свободное местечко.
Я решил, что переберусь сам. Если нас
застукают, то, как директор, я смогу сделать вид, что подчиненные напортачили,
и смогу их отмазать. А так получается, будто я сам все организовал!
– Да,
кстати, я чего приходила, – опомнилась проводница. - Пассажиры жалуются, что в
вагоне дурно пахнет. Делайте, что хотите, но запах уберите!
МЭК по свойствам очень близок к ацетону.
Жидкости для снятия лака. Только, ацетон пахнет вполне пристойно,
даже, можно сказать, приятно, а у МЭКа запах очень резкий. Приятного мало. В магазине химреактивов
на сей случай имеется мощная вентиляция. А тут?
Проветрить можно было бы, открыв окно. Но
его и летом-то открыть затруднительно. А на зиму, как правило, их вообще
заколачивают! А тут еще за бортом – ни много, ни мало - минус 16. Февраль.
Однако, в конце концов
открыть окошко нам удалось. Пригодились отверточка и пассатижи, которые
Степаныч всегда таскал при себе.
Справившись, мы уселись и вытерли
пот.
Но и на этот раз приступить к
трапезе нам не удалось. Опять явилась наша благодетельница.
-
Это вы окно открыли?! Вы что, совсем с ума сошли?!! Холодрыга на всю
ивановскую! Пассажиры жалуются, что в вагоне собачий холод! Закройте немедленно!
Мы закрыли с таким трудом открытое
окно. Спасительница удалилась.
-
Доставай!
- снял свое недальновидное табу провидец Глух, и, признавая оплошность,
добавил, - Видимо, я шибко погорячился!
Ужин обрел недостающее звено. На стол
водрузили бутылочку.
Однако и проводница ждать себя не
заставила:
– Что за жуткий запах?! Устроили тут Хиросиму, понимаешь ли!
Делайте, что хотите, но запах уберите!
-
При чем тут Хиросима? - попытался вступить в дискуссию Глух. – У нас же тут не
ядерное оружие!
- Вам лучше знать! - уклонилась от
теоретизирования хозяюшка. – Сертификаты-анализы мне без надобности. Но чтобы
духу вашего не было! – и, словно испарившись, она исчезла.
Пассажиры к тому времени практически
угомонились.
А нам что оставалось? - Искать оптимальную открытость окна?! Чтобы
не шибко пахло, и было не очень
холодно?!
Мы с Жекой стали варьировать степень
открытости - уровень поднимания-опускания стекла, а Степаныч с Глухом, отстраненно, будто они нас не
знают, прогуливаясь по вагону, определяли параметры кондиционирования.
- И
ничего не пахнет, - высказывался «прохимиченный» Глух, - только очень холодно.
- И ничего не холодно - возражал морозостойкий Степаныч. –
Только очень воняет.
Периодически, юркнув в купе, они давали
нам указания, типа «выше-ниже», пропускали по глоточку, и, чего-нибудь жевнув,
снова отправлялись в коридор. Бдить.
- И
ничего не холодно, только очень воняет...
- И
ничего не воняет, только очень холодно….
Вынести этот эксперимент по
оптимизации отдыха близлежащих, было выше моих сил.
Символически поддержав компанию во время их очередного
визита, я направил стопы в купе проводников. Там, забравшись на верхнюю полку,
мгновенно провалился в сон.
Сновидения меня в тут ночь не тревожили.
Проснулся же я среди глубокой ночи. Чай,
как и пиво, свое дело знает туго. Спустившись на землю и нашарив ботинки, я
отправился через весь вагон.
Стояла гробовая тишина.
Глух был прав.
Действительно, было очень холодно.
И ничуть не пахло.
Однако, дойдя до конца
коридора, я просто обомлел.
Дверь в наше купе была
открыта и ездила сама по себе. Ведя самостоятельную размеренную жизнь. Взад-вперед.
Вместе с ускорениями-замедлениями поезда. Открываясь временами настежь.
В максимальной
степени было опущено и окно.
Под столом, в такт
поезду, мирно позвякивали бутылки.
- Усвоили-таки, паршивцы, что нельзя ставить на стол пустую посуду
– отметил я, каким-то потусторонним сознанием.
Степаныч дрых, утеплившись, видимо по армейской привычке, поверх
одеяла полушубком.
Теплолюбивый Глух отстранился от мирской суеты,
укрывшись с головой.
Жека, разметавшись на полке, почивал в … одних трусах! Почти все
его одеяло сползло на пол!
Вознамерившись укрыть несмышлена, я зашел внутрь.
Представшее
зрелище добило меня окончательно.
На первый взгляд
все выглядело нормально.
Живописные остатки ужина привычных к походной жизни
холостяков-женатиков. Недоразделанная курица, недонарезанные огурчики. Однако,
мой взор приковала, буквально сверхмагнитом притянула к себе консервная
банка. Заурядная. Полная бычков! Нет! Не тех, которые в нее напихали изначально!
Не бычков в томатном соусе. А «бычков». Окурков. Полная консервная банка!
О, Господи! Они
тут курили! Они курили прямо в купе!
Ну, что Вы, не на
бочке с порохом! На бочке с бензином!
Но как они додумались
до этого?
Как им пришло в голову прямо здесь устроить перекур?!
В поисках
разгадки я осмотрелся.
На
столике лежал еще аккуратный листик бумаги. И знаменитый «фартовый»,
глуховский преферансный карандаш.
Они что, еще и пульку расписывали?!
Воспаленный коллегией мозг категорически отказывался воспринимать увиденное.
Чем же они развлекались?!
Я поднес листочек к глазам. Он на треть был испещрен каллиграфическим
глуховским почерком. Записи венчала не слишком замысловатая формула. Определение
т
емпературы
вспышки! В открытом тигле с использованием эмпирических коэффициентов…
Вот теперь мозаика
сложилась ясная, как Божий День!
Как из пазликов для дошколят!
Застольная беседа, когда друзьям все-таки удалось
без помех, полноценно приступить к ужину, конечно же, зашла о риске.
Глух, специалист
по процессам и аппаратам химической технологии, блеснув эрудицией, как дважды
два доказал, что риск подобной транспортировки не превышает обыденный и ничего
страшного нет.
Словно маститый
лектор, с куриной ножкой вместо указки в одной руке и огурчиком вместо мелка -
в другой, он вещал: - Метилэтилкетон, подобно ближайшему «сородычу» - ацетону весьма горюч! Легковоспламеняющаяся жидкость! ЛВЖ! Однако, главное
– концентрация паров и температура вспышки. Температура,
при которой пары вспыхивают от открытого огня. В нашем случае, МЭК находится в
укупоренных стеклянных бутылках. Концентрация паров - нулевая! Температура вспышки МЭК - минус 2,2 °С, за
окном – минус 16, в купе – он указал взглядом на морозные узоры на стекле - уже
не намного теплее. А если окружающая температура выше температуры вспышки, взрывоопасная
атмосфера вообще не может образоваться.
И в доказательство, изобразив
формулу, Глух эффектно достал сигарету и … закурил!
Можно предположить, что чувствовал в
этот миг некурящий Померанцев. А Жека наверняка попросил угостить сигареткой и его!
Есьесьвенно, почивать, теоретически подкованные
компаньоны, устроились, когда все было не выкурено, а выпито!
Поезд
прибыл по расписанию.
Мы с Глухом бодренько выскочили на перрон. Жека
со Степанычем, наученные оперативно открывать окно, стали передавать нам мешки
и ящики. Горка стала быстро расти.
Из соседнего вагона, один за другим, выползало
железнодорожное начальство. Направляясь к центральному выходу, оно было вынуждено
обходить нашу кучу.
Форма у железнодорожников впечатляющая. Внушительная.
Нашивки, галуны, золотые пуговицы. Выгрузка проходила у них на глазах и в другое
время мы могли бы получить по шапке по полной программе. Однако, с
немым удивлением взирая на кощунственное действо, отцы-командиры, опуская глаза
долу, шествовали мимо. Может, считая ниже своего достоинства вмешиваться. А скорее,
им было совершенно безразлично, что в сие морозное утро деется на белом свете.
Хотя бы и
в собственной вотчине.
Они
ведь тоже возвращались с коллегии!
