Николай Бажанов
Рахманинов
Хмурый и ветреный новгородский край кто-то прозвал
Голубою Русью.И правда, если присмотреться хорошенько, все в ней было голубо: и лесная даль, и тихий свет озерной воды в чащах ивняка, и ковры цветущего льна на полях, и девичьи глаза. Даже льняная береста сквозных березовых чащ в облачный день выглядела голубоватой.
А чтобы приукрасить немного эту однотонную голубень, по опушкам леса и высоким обочинам дорог все лето буйным малиновым цветом цвел иван-чай.
Истоки памяти почти всегда скудны.
Мы лишены «чувства своего начала».
Сперва он совсем ничего не мог припомнить.
Потом, как из тумана, вышли темные липы, скворечни подле засыпанного колодца и серая источенная жучком колода, а потом и звезда зажглась, заиграла над соломенными крышами гумен.
Но старый онежский дом, сбитый еще в пушкинские времена из толстых бревен, теперь позеленелых от дождей и туманов, был и раньше, до того как под его кровлей в марте 1873 года Сережа Рахманинов увидел свет. Напротив крыльца стояла вековая ель. Важно помахивая косматыми рукавами, она как бы благословляла новорожденного пришельца в Голубую Русь на долгий путь, который перед ним только еще открывался.
В гостиной пахло печами и антоновскими яблоками, сваленными в кучу на соломе возле балконной двери.
В углу стояло фортепьяно — очень старый, красного дерева ящик на кривых ножках. Первые воспоминания о нем у Сережи были не из приятных. Под роялем он нередко сидел, всхлипывая, когда случалось ему напроказить. А мать тем временем наигрывала всегда один и тот же старинный чувствительный романс. Эта музыка почему-то казалась Сереже особенно обидной.
Но когда в доме царили мир и согласие, за фортепьяно частенько садился отец Сергея — Василий Аркадьевич. Звуки веселые и шаловливые, как солнечные зайчики в погожий мартовский день, плясали и прыгали по комнате. Сережа принимался громко смеяться от радости. Однажды, осмелев, он начал карабкаться на табурет, добираясь до клавишей.
Однажды (был какой-то праздник, и родители уехали в гости) Сергей совсем рассмешил мадемуазель, вызвавшись ей аккомпанировать. «Жалобу девушки» Шуберта повторили трижды. Мадемуазель была поражена, увидев, как эти крохотные ручонки берут аккорды. Аккорды не могли быть полными, но она не услышала ни одной фальшивой нотки.
Сергей просил мадемуазель не выдавать его матери. Однако девушка все же проговорилась. Мать написала бабушке. В дело вмешался дед Сергея генерал Петр Иванович Бутаков и тоном, не терпящим возражения, велел выписать из Петербурга наилучшего учителя музыки.
Сережа поглядел на гостью сперва недоверчиво, потом улыбнулся и шаркнул ножкой. Анна Даниловна засмеялась. Взяв Сережу на руки, усадила на высокий табурет возле фортепьяно и начала терпеливо разгибать его тонкие упрямые пальцы, раскладывая их на пожелтевших клавишах.
Орнатская была очень застенчива, и от всего существа ее так и веяло весной, тем «хороводом теплых майских дней», которые недаром много лет спустя Рахманинов посвятил ей — первой, кого он встретил на пороге в загадочный мир звуков.
По словам матери, дед Сережи по отцу Аркадий Александрович Рахманинов был не только виртуоз на фортепьяно, но даже сочинял музыку.
Когда наступали сумерки, бабушка складывала рукоделье и начинался разговор по душам. К душе внука она хорошо узнала дорогу. Иногда бабушка «сказывала» нараспев, особым новгородским говорком, про Васю Буслаевича и Вольгу Святославовича.
По праздникам, когда работать было нельзя, иногда просто «сумерничали». Месяц глядел в окошко. Коврики месячного света медленно ползли по полу к узорчатым половичкам.
Чего только не припомнишь лунным весенним вечером, когда в доме прибрано, когда в углу тихонько наигрывает сверчок и где-то за садом сторож ходит с колотушкой!
Раз, пошептавшись с бабушкой, Ульяша принесла из соседней комнаты гитару. Зазвенели подтягиваемые струны.
Подумав, завела Ульяша старинную свадебную песню — «Матушка моя, что во поле пыльно?».
Голос у нее оказался неожиданно низкий, грудной. Сергей весь насторожился, тихонько и прерывисто дыша.
Дитятко мое,
Не плачь, не пужайся,
Родимое, свет, мое,
Ты не бойсь, не выдам!
Песня тихая, вкрадчивая, как бы вся улыбается, но в протяжном напеве, в подголосках гитарного перебора звучит предчувствие близкого горя, неминучей разлуки. Едут, едут незваные гости. Вот уже во двор въезжают, и на крылечко всходят, и за стол садятся, и образа снимают… И вновь, надрывая сердце, звучит голос матери:
Родимое, свет, мое,
Господь бог с тобою…
Много воды, много песен утекло, покуда понял Сережа, что и в музыке и в жизни сердца печаль и радость родные сестры.
clck.ru/SnYPs
Рахманинов исполняет свою «Элегию»
Рахманинов играет Рахманинова: Серенада, запись 1936 года
www.youtube.com/watch?v=zIpaastcH-8
С. Рахманинов - Элегия op.3 No.1
