Печка в деревнеэто

     Печка в деревне –это не просто очаг для приготовления пищи, выпечки хлеба, а еще и больничка, где лечатся почти все болезни, и спальня, в которой обычно среди полушубков и самотканых ковриков почивают пожилые родители. У нас там периодически ночевали наши гости и постояльцы, которых присылали из РОНО (районный отдел народного образования), наша бабушка Тарасьевна, или мы с братом в дошкольный период, когда холодными зимними днями коротали время в ожидании родителей. Иногда приезжала мамина двоюродная сестра из Смелижа- Нюша Самоленкова по уличному или Анна Семеновна  Коноплянова по настоящему. Румяная, голубоглазая, всегда улыбчивая, она ,тем не менее, имела несколько боевых наград, была партизанкой, воевала с оружием в руках. Обычно она привозила ведро клюквы и кучу новостей из родных нам всем мест. Тогда мы разводили самовар, раздували его сапогом, а когда вода закипала, ставили его на стол и медленно, церемонно пили чай с кусочком сахара из глубокого блюдечка. Нюша в подробностях рассказывала ,кто где погиб, кто куда уехал, кого из родственников и знакомых удалось разыскать. Рассказывала, как вырывались из окружения ,как пролегал их боевой путь после выхода из брянского леса. О самих эпизодах боя она не вспоминала.

    Зимой в доме было прохладно, дров нам давали не много, об угле не было и речи. Печь, которая была в комнате, топили на ночь, утром мать топила печь в кухне. Топить грубку в комнате  было отцовским делом, мы же с удовольствием наблюдали за огнем, засовывали туда лист фикуса и он взрывался, как винтовочный выстрел. Когда в комнате становилось тепло, зажигалась керосиновая лампа, свет от которой оставался на столе, мы с братом в темных закоулках затевали какие-то спектакли. В основном это были сюжеты уведенных фильмов про войну. Тут мы были и разведчики, и кавалеристы верхом на скамейке и с линейкой в качестве сабли. Я однажды, помнится, был врачом, замотанным в оконную шторку и с саквояжем в руках. Лечил брата, который в тот момент работал командиром партизанского отряда. Там были, как положено, инструменты и лекарства. Здоровенный кот, живший у нас, тоже принимал посильное участие в наших спектаклях. Он со связкой гранат на боку бросался под вражеский танк ,похожий на табуретку. Но однажды, наслушавшись разговоров на улице, я проявил жестокость к этому коту. Я нашел в кухне баночку со скипидаром и помазал им коту под хвостом. Кот носился по дому, прыгал на окошко, на печку, под печку, пока я его не выпустил на улицу. Я не предполагал, что так получится. Однажды я засунул в печку разрывной патрон, чтобы выплавить свинец из пули. Но пуля оказалась разрывной и взорвалась, расправив крылышки и  выбросив из печки сноп огня и углей. Отец решил, что пуля была в полене, ну а мне признаваться было ни к чему во избежание неприятностей.. Дрова пилили зимой прямо перед крыльцом .Пилили родители, а нам с братом доставалось сидеть на бревне, чтобы оно не каталось. Пила мелодично взвизгивала ,из разрезанного ствола исходил обворожительный запах леса, воли, смолы. Позже глодневцы освоили добычу торфа прямо в селе. Первым до этого додумался пришлый  пожилой поляк, Козьма Иванович. Он жил обособленно у самой речки, занимался разными слесарными делами, ковал, паял, лудил. Его ремесло пользовалось большим спросом. Вот он и придумал, а потом  и сделал специальный резак, которым нарезали брусочки торфа .В дальнейшем он обеспечивал всех своим чудесным изобретением. У реки были болотистые луга, на которых под небольшим слоем чернозема залегали пласты мягкого ноздреватого торфа. Это был молодой торф, мягкий,  мокрый, пронизанный сгнившими тростниками. Тепла он давал мало, а золы и  возни с ним было много. Позже торф добывали возле деревни Вежонка. там он залегал глубоко, но это был твердый почти сухой торф, который давал много тепла и мало золы.. Торф нарезали, раскладывали по траве, сушили и складывали в большие штабеля. На этих торфоразработках приходилось проводить почти все лето в согнутом положении. Это была натуральная детская каторга , про которую мои друзья до сих пор не могут вспоминать без тяжелого вздоха. Но все село до единого двора топливо заготавливало именно на болоте. Зато результатом этого каторжного труда становилось большое число торфяных ям. Они заполнялись водой, вода в торфе быстро фильтровалась и они превращалась в маленькие бассейны для детей. Малыши здесь проводили почти все свободное время. Здесь учились плавать, нырять, соревновались в ловкости и выносливости. Рядом с торфяниками были поля с пшеницей и ребятня в перерывах между купаньями  воровали колоски, связывали их в пучок и на небольшом костерке из сухой травы их  обжаривали. Вкуснота была неописуемая. Но если бы это заметил объездчик, сторож, то  можно было заработать несколько кровавых рубцов на спине от кнута этого объездчика. Взрослых за колоски могли посадить в тюрьму. И сажали. А когда погода была не купальная, подростки забирались на гороховое поле. Набирали гороховых стручков за пазуху, в карманы и быстро исчезали. Тут они попадались объездчику чаще всего. Объездчик, звали его Алексашка Сапер, был человек крайне жестокий. Не щадил никого. Основная его задача охранять поля от потравы скотом. Он объезжал поля верхом на коне и поле просматривалось хорошо и  далеко. Заметив стадо гусей или корову, пасущихся на колхозном поле, он гнал скотину в колхозный сарай и получить ее хозяева могли только после уплаты штрафа. Убежать от него, от его коня было невозможно. Но в конце концов он поплатился за свою жестокость. Однажды осенью перед рассветом его дом подожгли. Все сгорело дотла.