Намжил НИМБУЕВ
ДЕВУШКА НА БЕРЕГУ БАЙКАЛА
Лежит,
Упав на теплый плёс,
Уснув под песнь волны,
А на щеках её видны
Сухие русла слез.
* * *
Парень вернулся загадочный, тихий,
С алыми розами на щеках.
Долго и скрытно черкал на бумаге,
прикрывая ладонью перо.
Бил кулаком как безумный о стол,
Сжег все листки и по ветру развеял.
Мрачный слонялся по темному саду,
Задевая яблоки головой…
И не в силах скрывать больше тайну,
И не в силах поведать о тайне,
Вдруг навзрыд засвистал соловьем.
УТРЕННИЙ НАМАЗ
Не шуми, цветущая яблоня,
Не роняй розовых аистят,
рожденных умереть на закате.
Не пляшите журавли в небе,
Спрячьтесь у меня за пазухой
Не стучи грачонок о скорлупу,
Ведь всюду слышно.
Тише, ради бога, тише!
На пороге моей скромной хижины
Любимая расчесывает волосы,
Словно играет
на золотистострунной арфе.
РЫЖЕВОЛОСОМУ БУРЯТУ
Жонглирует соломенным чубом.
Глаза-шнурки растущего
мужчины разглядывают с детским
любопытством цветными
кадрами снующих женщин:
смешливую худую дворничиху,
кассиршу со следами астмы,
старуху древнюю с клеенчатой
авоськой
и комсомолку в голубом берете.
Он говорит, он думает по-русски.
Как девочка, рассыпавшая
яблоки, он собирает редкие обрывки
когда-то слышанных
бурятских фраз и в цепь единую
пытается выстроить.
Он на любом споет вам языке
любую из последних песен:
под битлзов, Азнавура, Маркарьяна,
под Адамо и под «Такарацуки».
Но если тихо насвистите ехор,
в ответ он покачает лишь плечами.
И все же в нем бурятское осталось,
и оттого над временем
смеюсь я:
торчащие упрямо скулы,
как сжатые крутые кулаки,
и ноги голенастые, кривые,
как разошедшийся железный обруч,
и жгучие раскосые глаза,
сверкающие остро под бровями...
О, брат, мой брат, сородич обрусевший! Тебя ни в чем
я упрекать не смею. О, брат, мой брат, бурят солнцеволосый!
Ты — молодое деревце,
с мольбою воздевшее худые руки-ветви
на поле грозной и кровавой брани
меж русской горделивой ратью
и пыльными туменами Батыя.
БУДЬ У МЕНЯ ГОЛОС
Будь у меня голос,
Атласный, гортанный,
словно гарцующая
на цыпочках сабля,
пел бы о бурятках,
коричневых, как земля,
об алых саранках, сорванных на скаку,
о пылающем солнце,
запутавшемся в ковылях…
Эх,
Будь у меня голос.
|
