Дело было вечером. Я
лежал на диване, курил и читал газету. В комнате никого, кроме меня, не было. И
вдруг я слышу — кто-то царапается. Кто-то чуть слышно, тихонечко стучит по
оконному стеклу: тик-тик, тук-тук.
«Что, — думаю, — такое?
Муха? Нет, не муха. Таракан? Нет, не таракан. Может быть, дождь капает? Да нет,
какой там дождь, — дождём и не пахнет...»
Повернул я голову,
посмотрел — ничего не видно. На локте привстал — тоже не видно. Прислушался —
как будто тихо.
Лёг я. И вдруг опять:
тик-тик, тук-тук.
«Фу, — думаю. — Что
такое?»
Надоело мне, встал я,
бросил газету, подошёл к окну и — глаза вытаращил. Думаю: батюшки, что это мне
— во сне снится, что ли? Вижу — за окном, на узеньком железном карнизе, стоит —
кто вы думаете? Стоит девочка. Да такая девочка, о каких вы и в сказках не
читывали.
Ростом она будет поменьше
самого маленького мальчика с пальчика. Ножки у неё босые, платье всё изодрано;
сама она толстенькая, пузатая, нос пуговкой, губы какие-то оттопыренные, а
волосы на голове рыжие и торчат в разные стороны, как на сапожной щётке.
Я даже не сразу поверил,
что это девочка. Я подумал сначала, что что какой-то зверёк. Потому что я
никогда раньше таких маленьких девочек не видел.
А девочка стоит, смотрит
на меня и изо всех сил своим кулачишкой по стеклу барабанит: тик-тик, тук-тук.
Я у неё через стекло
спрашиваю:
— Девочка! Тебе что надо?
А она не слышит меня, не
отвечает и только пальцем показывает: дескать, открой, пожалуйста, а ну открой
поскорей!
Тогда я отодвинул
задвижку, открыл окно и впустил её в комнату.
Я говорю:
— Чего же ты, глупышка, в
окно лезешь? Ведь у меня ж дверь открыта.
А она мне, я помню,
тоненьким-тоненьким голоском отвечает:
— Я в дверь не умею
ходить.
— Как не умеешь?! В окно
умеешь, а в дверь не умеешь?
— Да, — говорит, — не
умею.
«Вот так, — думаю, —
чудо-юдо ко мне привалило!»
Удивился я, взял её на
руки, вижу — она вся дрожит. Вижу — боится чего-то. Оглядывается, на окно
посматривает. Лицо у неё всё заплаканное, зубки стучат, а в глазах ещё слёзы
поблёскивают.
Я у неё спрашиваю:
— Ты кто такая?
— Я, — говорит, — Фенька.
— Какая такая Фенька?
— Такая вот... Фенька.
— А где ты живёшь?
— Не знаю.
— А где твои папа с
мамой?
— Не знаю.
— Ну, — я говорю, — а
откуда ты пришла? Почему ты дрожишь? Холодно?
— Нет, — говорит, — не
холодно. Жарко. А я дрожу потому, что за мной сейчас собаки по улице гнались.
— Какие собаки?
А она мне опять:
— Не знаю.
Тут уж я не вытерпел,
рассердился и говорю:
— Не знаю, не знаю!.. А
чего же ты тогда знаешь?
Она говорит:
— Я есть хочу.
— Ах вот как! Это ты
знаешь?
Ну, что ж с ней
поделаешь. Посадил я её на диван, «посиди», говорю, а сам пошёл на кухню,
поискать, нет ли чего-нибудь съедобного. Думаю: только вот вопрос, чем её
кормить, этакое чудовище? Налил ей на блюдечко кипячёного молока, хлеба нарезал
маленькими кусочками, котлету холодную раскрошил.
Прихожу в комнату, смотрю
— где же Фенька? Вижу — на диване никого нет. Удивился я, стал кричать:
— Феня! Феня!
Никто не отвечает.
Я опять:
— Феня! А Феня?
И вдруг слышу откуда-то:
— Я тут!
Нагнулся — она под
диваном сидит.
Рассердился я.
— Это, — говорю, — что за
фокусы такие?! Ты почему это на диване не сидишь?
— А я, — говорит, — не
умею.
— Что-о? Под диваном
умеешь, а на диване не умеешь? Ах ты такая-сякая! Ты, может быть, и за столом
за обеденным не умеешь сидеть?
— Нет, — говорит, — это
умею.
— Ну, так садись, —
говорю.
Посадил её за стол. Стул
ей поставил. На стул книг целую гору навалил — чтобы повыше было. Вместо
передника носовой платок повязал.
— Ешь, — говорю.
Только вижу — не ест.
Вижу — сидит, ковыряется, носом сопит.
— Что? — говорю. — В чём
дело?
Молчит, не отвечает.
Я говорю:
— Ты же есть просила. Вот
— ешь, пожалуйста.
А она покраснела вся и
вдруг говорит:
— Нет ли у вас
чего-нибудь повкуснее?
— Как повкуснее? Ах ты, —
я говорю, — неблагодарная! Тебе, что ж, конфет надо, что ли?
— Ах нет, — говорит, —
что вы, что вы... Это тоже невкусно.
— Так чего же тебе?
Мороженого?
— Нет, и мороженое
невкусное.
— И мороженое невкусное?
Вот тебе и на! Так чего же тебе, скажи пожалуйста, хочется?
Она помолчала, носиком
посопела и говорит:
— Нет ли у вас немножко
гвоздиков?
— Каких гвоздиков?
— Ну, — говорит, —
обыкновенных гвоздиков. Железненьких.
У меня даже руки от
страха затряслись.
Я говорю:
— Так ты что же это,
значит, гвозди ешь?
— Да, — говорит, — я
гвоздики очень люблю.
— Ну, а ещё что ты
любишь?
— А ещё, — говорит, — я
люблю керосин, мыло, бумагу, песок... только не сахарный. Вату люблю, зубной
порошок, гуталин, спички...
Я думаю:
«Батюшки! Неужели это она
правду говорит? Неужели она действительно гвоздями питается?»
«Ладно, — думаю. — Давай
проверим».
Вытащил из стены большой
ржавый гвоздь, почистил его немножко.
— На, — говорю, — ешь,
пожалуйста!
Я думал, она не будет
есть. Думал, она просто фокусничает, притворяется. Но не успел я оглянуться,
она — раз-раз, хруп-хруп весь гвоздь сжевала. Облизнулась и говорит:
— Ещё!..
Я говорю:
— Нет, голубушка,
извиняюсь, у меня больше гвоздей для тебя нет. Вот, если хочешь, — бумаги,
пожалуйста, могу дать.
— Давай, — говорит.
Дал ей бумагу — она и
бумагу съела. Спичек дал целый коробок — она и спички в два счёта скушала.
Керосину на блюдечко налил — она и керосин вылакала.
Я только смотрю и головой
качаю. «Вот так девочка, — думаю. — Такая девочка, пожалуй, и тебя самого съест
в два счёта. Нет, — думаю, — надо гнать её в шею, обязательно гнать. Куда мне
такое страшилище, людоедку такую!!»
А она керосин выпила,
блюдечко вылизала, сидит, зевает, носом клюёт: спать, значит, хочется.
И тут мне её, вы знаете,
что-то жалко стало. Сидит она, как воробушек — съёжилась, нахохлилась, — куда ж
её, думаю, такую маленькую на ночь глядя гнать. Её ведь, такую пичужку, и в
самом деле собаки могут загрызть. Я думаю: «Ладно, так уж и быть, — завтра
выгоню. Пускай выспится у меня, отдохнёт, а завтра утречком — до свиданьица,
иди откуда пришла!..»
Подумал я так и стал ей
готовить постель. Положил на стул подушку, на подушку — ещё подушечку,
маленькую, из-под булавок у меня такая была. Потом уложил Феньку, укрыл её
вместо одеяла салфеткой.
— Спи, — говорю. —
Спокойной ночи!
Она сразу и захрапела.
А я посидел немножко,
почитал и тоже спать лёг.
Утром, как только
проснулся, пошёл посмотреть, как там моя Фенька поживает. Прихожу, смотрю — на
стуле ничего нет. Ни Феньки нет, ни подушки нет, ни салфетки... Вижу — лежит
моя Фенечка под стулом, подушка у неё под ногами, голова на полу, а салфетки —
так той и вовсе не видно.
Я разбудил её, говорю:
— Где салфетка?
Она говорит:
— Какая салфетка?
Я говорю:
— Такая салфетка. Которую
я тебе давеча вместо одеяла устроил.
Она говорит:
— Не знаю.
— Как это не знаешь?
— Честное слово, не знаю.
Стали искать. Я ищу, а
Фенька мне помогает. Ищем, ищем — нету салфетки.
Вдруг Фенька мне говорит:
— Слушайте, не ищите,
ладно. Я вспомнила.
— Что, — я говорю, — ты
вспомнила?
— Я вспомнила, где
салфетка.
— Ну, где?
— Я её нечаянно скушала.
Ох, рассердился я,
закричал, ногами затопал.
— Обжора ты этакая, —
говорю, — утроба ты ненасытная! Ведь этак же ты мне весь дом сожрёшь.
Она говорит:
— Я не нарочно.
— Как это не нарочно?
Нечаянно салфетку съела? Да?
Она говорит:
— Я ночью проснулась, мне
есть захотелось, а вы мне ничего не оставили. Вот сами и виноваты.
Ну, я с ней, конечно,
спорить не стал, плюнул и ушёл на кухню завтрак готовить. Себе сделал яичницу,
кофе сварил, бутербродов намазал. А Феньке — нарезал газетной бумаги, накрошил
туалетного мыла и сверху всё это керосинчиком полил. Приношу этот винегрет в
комнату, смотрю — моя Фенька полотенцем лицо вытирает. Я испугался, мне
показалось, что она ест полотенце. Потом вижу — нет, лицо вытирает.
Я у неё спрашиваю:
— Ты где воду брала?
Она говорит:
— Какую воду?
Я говорю:
— Такую воду. Одним
словом, — где ты мылась?
Она говорит:
— Я ещё не мылась.
— Как не мылась? Так чего
ж ты тогда вытираешься?
— А я, — говорит, —
всегда так. Я сначала вытрусь, а потом вымоюсь.
Я только рукой махнул.
— Ну, — говорю, — ладно,
садись, ешь скорей и — до свиданьица!..
Она говорит:
— Как это «до
свиданьица»?
— Да так, — говорю. —
Очень просто. До свиданьица. Надоела ты мне, голубушка. Уходи поскорее, откуда
пришла.
И вдруг вижу — моя Феня
как задрожит, как затрясётся. Кинулась ко мне, за ногу меня схватила, обнимает,
целует, а у самой из глазёнок слёзы так и текут.
— Не гоните меня, —
говорит, — пожалуйста! Я хорошая буду. Пожалуйста! Прошу вас! Если вы меня
кормить будете, я никогда ничего — ни одного гвоздика, ни одной пуговки без
спросу не съем.
Ну, одним словом, мне её
опять жалко стало.
Детей у меня тогда не
было. Жил я один. Вот я и подумал: «Что ж, не объест ведь меня эта пигалица.
Пускай, — думаю, — погостит у меня немножко. А там видно будет».
— Ладно, — говорю, — так
уж и быть. В последний раз тебя прощаю. Но только смотри у меня...
Она сразу повеселела,
запрыгала, замурлыкала.
Потом я ушёл на работу. А
перед тем как уйти на работу, я сходил на рынок и купил полкило маленьких
сапожных гвоздей. Штук десять я оставил Феньке, а остальные положил в ящик и
ящик закрыл на ключ.
На работе я всё время о
Феньке думал. Беспокоился. Как она там? Что делает? Не натворила ли
чего-нибудь?
Прихожу домой — Фенька
сидит на окне, мух ловит. Увидела меня, обрадовалась, в ладошки захлопала.
— Ой, — говорит, —
наконец-то! Как я рада!
— А что? — говорю. —
Скучно было?
— Ой, как скучно! Прямо
не могу, до чего скучно!
Взял её на руки. Говорю:
— Есть, наверно, хочешь?
— Нет, — говорит. — Ни
капельки. У меня ещё три гвоздя от завтрака осталось.
«Ну, — думаю, — если три
гвоздя осталось, значит, всё в порядочке, значит, она ничего лишнего не съела».
Я похвалил её за хорошее
поведение, немножко с ней поиграл, потом занялся своими делами.
Мне нужно было написать
несколько писем. Я сажусь за письменный стол, открываю чернильницу, гляжу —
чернильница у меня пустая. Что такое? Ведь я только третьего дня чернила туда
наливал.
— А ну, — говорю, —
Фенька! Иди сюда!
Она прибегает.
— Да? — говорит.
Я говорю:
— Ты не знаешь, куда у
меня чернила девались?
— А что?
— Да ничего. Знаешь или
не знаешь?
Она говорит:
— Если вы ругаться не
будете, тогда скажу.
— Ну?
— Не будете ругаться?
— Ну, не буду.
— Я их выпила.
— Как выпила?!! Ты же
мне, — я говорю, — обещала...
Она говорит:
— Я обещала вам не есть
ничего. А не пить я не обещала. И вы, — говорит, — опять сами виноваты. Зачем
вы мне таких солёных гвоздей купили? От них пить хочется.
Ну вот — поговорите вы с
ней! Опять я виноват.
Я думаю: что же мне
делать? Ругаться? Да нет, руганью тут делу не поможешь. Думаю: надо ей
какую-нибудь работу, какое-нибудь занятие найти. Это она от безделья глупостями
занимается. А когда я её работать заставлю, ей некогда будет дурака-то валять.
И вот на другой день
утром я ей даю метёлку и говорю:
— Вот, Феня, я ухожу на
работу, а ты пока делом займись: прибери комнату, пол подмети, пыль вытри.
Сумеешь?
Она даже засмеялась.
— Эва, — говорит, —
невидаль. Что ж тут не суметь? Конечно, сумею.
Вечером я прихожу,
смотрю: в комнате — пыль, грязь, на полу бумажки валяются.
— Эй, Фенька! — кричу.
Она из-под кровати
вылезает.
— Да! — говорит. — В чём
дело?
— Ты почему это пол не
подмела?
— Как это почему?
— Вот именно: почему?
— А чем, — говорит, — его
подметать?
— Метёлкой.
Она говорит:
— Нету метёлки.
— Как это нету?
— Очень просто: нету.
— Куда же она девалась?
Молчит. Носом сопит.
Значит, дело неладно.
Я говорю:
— Съела?
— Да, — говорит. — Съела.
Я так на стул и упал. Я
даже рассердиться позабыл.
Я говорю:
— Чудовище! Да как же это
ты умудрилась метёлку слопать?
Она говорит:
— Я, честное слово, даже
сама не знаю. Как-то незаметно, по одному прутику...
— Ну, что же, — я говорю,
— мне теперь делать? Железную метёлку для тебя, что ли, заказывать?
— Нет, — говорит.
— Что «нет»?
— Нет, — говорит, — я и
железную съем.
Тогда я подумал немного и
говорю:
— Ладно. Я знаю, что я с
тобой сделаю. С завтрашнего дня я буду тебя в чемодан прятать. Ты чемодан-то,
надеюсь, не съешь?
— Нет, — говорит, — не
съем. Он пыльный. Вымойте его — тогда съем.
— Ну нет, — говорю. —
Спасибо. Не надо. Уж лучше пускай он пыльный стоит.
И на другой день я
посадил Феньку в маленький кожаный чемодан. Она ничего — не плакала, не пищала.
Только попросила, чтобы я просверлил несколько дырочек для воздуха.
Я взял ножницы и сделал
три дырки. И с тех пор Фенька так там и живёт, у меня в чемодане.
Конечно, выросла немножко
за это время: была с большой палец, теперь — с указательный. Но живётся ей
неплохо. Даже уютно. Теперь я и окошечко там сделал, в её домике. Спит она на
маленьком диванчике. Обедает за маленьким столиком. И даже маленький-маленький
— вот такой — телевизорчик там стоит.
Так что вы её не жалейте,
Феньку. А лучше приходите ко мне как-нибудь в гости, и я вас непременно с ней
познакомлю.
Источник:
web-skazki.ru/book/fenka (аудиосказки для детей)