|
Кудряшова (Третьякова) Анфиса Семёновна.
Об отце: «…с концами забрали и увезли».
Отец родом из Тобольска, и он рождения тысяча восемьсот какого-то года. Мне уж вот 19-го <апреля 1996 г.> будет 70 лет. А они... да нас столько наплодили, я предпоследняя.
...Мне ещё пяти не было... с концами забрали и увезли <отца>, как раньше забирали... Мне дали оттуда, из архива, что: «за невыполнение плана рыбодобычи». План не выполнил, и всё – пришли, забрали. Раньше ещё как было – кто на кого сердитый – раз, донесут, и всё. Здесь были у нас такие. Не один. Вот таки дела.
...Потом, раз отца забрали, – нас раскулачили, из дома выгнали. А потом мы жили возле Маркела Ефремова. Раньше же всё тут в куче было, вот Иван Кореньков, все тут. Ну и потом... Ох... Мы не жили...
«Там же были высланные, там люди лучше жили».
Зарям полностью был заселён, когда людей в 30-е годы выселяли... На Заряме кладбище было, теперь уж всё там зарыто, всё снесёно, около больницы, в том месте. Это я ещё девчушкой была... Где счас пристань – раньше тут ещё кладбище было.
...Здешний колхоз был бедный. Тоже, видимо, это всё зависит от распорядков. А вот там <в Зарямском> Курочкин был... Там же были высланные, там люди лучше жили. Столько там скота! Здесь вот, где постройки, – там же были поля: морковь садили, капусту, всё. А сейчас, я не знаю, почему нечё не делатся-то? Вот, чё-то обижамся, а где-то, ещё и... Всё-таки зависит от руководства, правда... Раньше пароходы ходили, колхозы-то знают по расписанию, когда он должен быть, где-то через полмесяца он приходил. Репу растили, вот така репища была, турнепс, морковь, таскали на пароходы и продавали.
«Раньше лучше же были ребятишки».
...Вот Августа Ивановна Ваганова, мы с ней вместе в первый класс пошли. Тогда с 9-ти лет в школу-то ходили... Раньше лучше же были ребятишки, всё равно... Я вообще отчаянной была, я и в комсомоле была. А потом, 7-й класс я кончила, счас вот до сих пор Знаменского поминают, учителя в Сургуте, Аркадий Степанович, и вот я у него училась, он нам преподавал математику. И Кайдалова была, Евдокия Семёновна, она нам русский преподавала. Зайцева-то вот <Антонина Никитична>, она маленько постарше, вот мы враз там учились. Это был 41-й год, мы только кончили и – раз... Так вот, иногда вспомнишь, Молотов же объявлял у микрофона-то, я вот слышала этот голос. И потом, сестра-то где жили там, как раз на Республики, ой... вот и погнали людей-то, и погнали и погнали.
Учиться уже не пришлось?
Мне-то? Конечно нет. Кака учёба, кто бы меня учил? У меня уже родителей не было... Я рыбучасток прошла, рыбу сушила, и воду и соль таскала, и чё только... ну, лабаз и есть лабаз. Раньше же всё вручную, а счас – раз, и на транспортёры, поехало.
О переселенцах: «…чуть не потонули».
...Я рыбачила. Потом привезли украинцев... и вот меня поставили за бригадира, на лодках. Вы по ягоды-то ездите, так знаете, – там вот, с Омульки как переваливать на ту сторону, к Сулинскому-то, вот в том месте мы рыбачили. Раньше тоже и большие невода были, а мы плавали на маленькой лодке, маленьким неводишком, щурогаек вот... Украинцев мне надавали, мы тогда вообще чуть не потонули. Они и не умели, они же на воде не бывали. Им кричишь:
– Гребите!
А оне боятся, оне вовсе руки отпустят, и всё. Ой, я не знаю! Вот тут мы пережили. Страсть... Потом они уж обжились, дак тоже стали совсем другими. И женщины, женщины же рыбачили.
Рыбу можно было домой брать?
А вот это, знаете, было... Были таки вот, счас покойничек... Я не испытала это, но слух-то, всё равно, по Сытоминой-то шёл, и до сих пор некоторые вспоминают... Вот был Чуркин Авдей. Вы знаете, он, говорят, какой был! О-о-о! Они были на Сулинском, там большой невод, там же больша рыба попадалась – и максуны и нельмы и осетры. Вот он, даже если заварят, да поймат кого с этой рыбой – вывалит котёл. Вот ведь были такие, были.
О свалках в лесу: «…даже душа болит».
...Тогда, ведь, знаете, какой порядок был? В лесу не было такого. Если сходил, напилил себе дров – пожалуйста – прибери всё. А сейчас же, вот едешь – даже душа болит. Я вот еду летом на мотоцикле с дедой, говорю:
– Да едри твою мать, да за такое... Геологов ещё осуждам, а сами чё делам?
Вот вы ведь ездите в лес – всё завалено, всё загажено. Раньше по ягоды, попробуй-ка, пойди раньше времени! Вообще порядок в части этого был в Сытомино. Здесь был всего один лесник. Попробуй-ка, пойди в лес! М-м-м! Тебя сразу засекут. А сейчас, вы посмотрите, что делается – всё заранее вытаскам, вот эту же бруснику, например.
«Такая вот жизнь моя».
...Здесь я в лабазе работала, в рыбзаводе. А потом уехала. В Тундриной работала на почте. Когда конец войны объявили – я была в Тундриной.
...Конечно здесь сытей жили, чем потом пришлось. В Тобольске учились когда, там Зооветтехникум, стипендия была 80 рублей, а булка хлеба на базаре столько же стоила. Правда нас в столовой кормили, раз кормили, и 500 грамм пайка хлеба была. Вот тебе и всё, и поживи на 80 рублей.
...Я работала сначала в Томысанском районе. 9 лет проработала, а потом надоело – разъезды. Сюда <в Сытомино> с дедой <с мужем> приехали, мы с ним сошлись в Покуре, вот только в 57-м году приехали.
...Такая вот жизнь моя.
|
| 
|
|
