|
Корняков Сергей Иванович.
О последствиях ссылки: «…я до 4-х лет на ногах не ходил».
...Я с 29-го... На лошадях мы из Тобольска-то до Романовой ехали. Там бросили до весны, пока не распалился Иртыш. Потом посадили всех на баржу, как телят, и попёрли – кого куда, кого вниз по Оби, кого вверх. Так рассказывают родители. Я-то чё знаю?! В 30-х годах я чё помню?! Мне год был, дак...
Я вот помню, когда начал уже бегать. И то мне эта переездка досталась – я до 4 лет на ногах не ходил. Вот какая поездка-то! Годового везли, простудили. Это ж надо, уму непостижимо! Вот счас, если ребёнок до 4 лет не будет ходить, дак скажут – Он чё – вовсе инвалид? А тогда не считались.
О Кунино: «Ханты там жили, обрусевшие».
...Привезли их сюда, как зверя высадили в лес, и всё. Как хочете – так обосновывайтесь. Мужики оставались здесь на строительстве посёлка, а семьи-то поразбрасывали везде. Вот мы жили, может слышал, есть такая кушниковская заимка – Кунина? Вот там была деревушка. Ханты там жили, обрусевшие. Что салымские ханты, что юганские, эти тоже, та же самая Юганская Обь идёт. Мало их, деревушек, по Юганской-то Оби вот?! Сарантеево, Чеускино, Усть-Балык... Так же тут поселились какие-то ханты, Кунины, вот и деревушка Кунина была.
О тесноте.
...Несколько семей там было <спецпереселенцев>, на Сулинском тоже жили, на Няше. А мужики-то здесь, на строительстве были, строили посёлок. Вот те, старые дома-то, с двух половин. Дак вот, их, и то делили, 4 семьи заселяли. Вот эту половинку ещё надвое делили. Дак вот где тут было жить-то?! А нас вот семья была 5 человек уже. Вот какие условия были созданы, как относились к людям-то!
О контроле.
...Тут же они никакого не имели документа, и каждый месяц на отметочку. Комендант следил за этим делом:
– Ага – ты здесь!
– Здесь.
– Всё.
Специально комендант жил в каждом посёлке. Кто убежал – так как преступника... Были случаи – убегали... Настя Пристайка, её чё-то... заграбастали, посадили, да и только. Пытались некоторые убегать-то, которы похитрее.
...58-я статья была. Вечером, смотришь, дядька ходил ещё, а утром встал – его уж нет.
О промартели и рыбозаводе.
...Была промартель здесь. Бочкотару вырабатывали, бочки, потому что солили рыбу-то. Для сельского хозяйства тут готовили сани, телеги, всё такое. А как весна начинается – тогда отправляли в рыбзавод на рыбодобычу, на рыбообработку, родителей. А вот перед войной-то их закрепили за рыбзаводом.
...Началась война, мужиков-то начали всех забирать. И стали вовлекать молодёжь, пацанов, и всех престарелых людей, в основном женщины на свои плечи взвалили всю эту тяжкую работу. Кто больше-то?
О полях: «А сколько людей погубили».
...В колхозе тогда внедряли, хотели здесь посадить хлеб, родить. Хе! Сколько посеят его... Чё?! И сгноят! Весной опять везут им сюда зерно. Помучились, помучились, да бросили всё. Чё же – не хватат лета-то здесь! Где оно вырастет?! Надо же почву всё-таки удобрять. А здесь чё – песок. Чё на песке родится?! И время не хватает. А сколько затрат угробили? А сколько людей погубили, пока раскорчевали эти поля все? Это же всё был массив леса. Лес-то повырубали, а пеньки-то... техники никакой не было, всё вручную ворочали. Христовенькая, до того доработает, что упадёт, тут скончатся. А жрать-то не давали. Чё она будет жрать-то?
О рыбалке: «Морили народ…. Издевались».
На рыбалке, как рассказывают, дак тоже самое. Счас вон на рыбалке, как на золотых приисках, а раньше-то – как трудовая исправительная колония была. Возьмут там, тайком, чебачков каких-то, очистят, да в кусты отправят кого-нибудь из рыбаков, втихаря, котелочек поставят варить. Уполномоченный заметил:
– Ага! Человека нет.
Пойдёт, в этих же кустах котелок ногой выпнет у них из костра-то:
– Иди на работу.
Вот какая жизнь-то была. Морили народ. Чё больше-то? Издевались. Народ-то работат, исть хочет. А голодный человек чё наработает?.. На заготовках-то леса – вовсе там народ гиб.
О голоде и холоде: «Кому она лёгкая досталась, жизнь военная?»
...Голод и холод. Одевать шибко нече было, в ремках ходили. Нас семья была большая, так вот и перебивались из кулька в рогожку. Кому она лёгкая досталась, жизнь военная?
...Давали норму. Тогда рабочему-то 800 грамм, кажется, а нам-то... 400, наверно. Ну, хлеб купят, мы соберёмся, съедим, голодные все... Вот она нам по частям разрежет, и каждому сшила мешочки, у каждого свой мешочек. Как хочешь, так расходуй, хочешь – съешь сразу, хочешь – дели на целый день. Вот какая жизнь-то была! А в 41-м, в аккурат, год был тяжёлый, весной картошка гнила, картошки-то не стало к весне.
«…зимой учились, а летом… работали».
...Ну а мы чё, пацаны, – зимой учились, а летом, которы постарше, – уже работали. В то время заготавливали бересту, делали кибас <грузила> для неводов. Постарше-то ребят, лет 12- 14, отправляли уже на заготовку береста. С береста делали рубашку <для грузил>, так называется, рубашку шили. Отправляли далеко – вот счас где Мушкино <Пойковский>, город, там хороши березники были, массивы берёзовые, вот там заготавливали бересту.
А некоторые уже рыбачили, ребята. Вот Семыкин Иван Екимович, Бронников Юрий – 27-й год. Ну а мы, поменьше-то, нас уже начинали привлекать на сенокос. Бригадой раньше, не было техники-то, всё на лошадях. Вот нас, пацанов, наберут копна возить, мы на лошаде дёрнемся – и ладно. Женщины наложат на волокушу:
– Айда, отправляйся...
В 12, в 13 лет начали нас на покос брать.
В 43-м году меня уже председатель сагитировал в пастушки. К дояркам попал я, сколько было их там – однако 3 доярки. Заимка была на устье Сытоминой, там сейчас всё изломало, там раньше дворы были. И зимой там жили со скотом. В летний период там дойный гурт был. Вот я у них был пастухом.
О ссыльных 40-х годов и «указниках».
...Привезли их <ссыльных в 40-е годы>, да так же расселяли по квартирам. У кого если позволяет жилплощадь, значит не спрашивают – приводят, принимай и только. Ну, кому же нужен посторонний человек?! А заставляют – принимай. Куда девать?
...А вот Павло-то Кононенко – эти указники были. Мы ещё в Орехово ходили за ними, на катере я уже работал. Их привезли в леспромхоз Ореховский в 47-м, 48-м, в эти года, оттуда привозили.
Об амнистированных: «Было и убийство и всё было».
...В 53-м году, когда Сталин-то умер, тогда амнистия была большая. Вот этих всех арестантов-то сюда понабрали. Ох, дела, весёлая жизнь была! Ну, чё им – им всё равно, что в тюрьме, что здесь... Сюда их привезли в рыбзавод, а у рыбзавода были рыбоучастки. Счас где Нефтеюганск – там был Узлоганский рыбучасток, в Салыме рыбучасток был, в Тундрино рыбучасток. Вот их по участкам отсюдава рыбзавод распределял. На катере туда их, на рыбалку... Которые себя вели степенно, а которы, как поднапьются, – и море по колено, начинат... Было и убийство и всё было... Они потом поразъехались сами. Ну, видимо, договор кончается у них.
Об объединении колхозов.
...Вот так я, вкратце, что помню. Больша история-то, счас стоко лет прошло, дак...
Я уже с 45-го года из колхоза-то вывернулся в рыбзавод. Тогда набирал директор рыбзавода, в Сургуте открывали курсы мотористов. Вот мы с ребятами сгруппировались, поехали.
...Тут же колхозов-то было – подряд всё колхозы. Здесь был колхоз «Красная Заря», Сытоминский имени Кирова, Кушниковский «Парижской коммуны», Ямской «Верный путь». Всё это колхозы были. Сахаль... В каждой деревушке. А в 57-м году, Хрущёв, по-моему, это сделал, сливание-то колхозов, здесь организовали совхоз тогда.
...Раз организовали совхоз, дак всё же будет денежная оплата-то. А там они работали на трудодни. Чё там они получали?! Ведь какой трудодень. Может он, круглый год живёт, авансируется, может выберет – у него там получать нече будет в конце-то года. У них же расчёт был в конце года на трудодни в колхозах-то. Мне кажется – наоборот они были довольны, когда сливанье-то было.
|
| 
|
|
