Николай Почтовалов

Исповедь

Почти правда

Мутило… и продавленный диван
впивался зло пружиной в ягодицу…
Хотелось, братцы, даже удавиться,
но за окном вдруг затянул баян.
Он не рыдал, он плакал… - под вальсок
дворовый пес кивал хвостом кому-то…
Был час, как будто бы промежду суток, -
затягивай потуже поясок…
Грустил Иваныч, сплевывая зло.
а тетка Марья в стареньких калошах
свистела: день-то чудо, прехороший,
ишь, как с погодой нынче повезло…
Висел июль в прокуренном окне…
и было лень задернуть занавеску…
ее задернула услужливо невестка,
сказав: хотите? – возражений нет…
Мелькнула мысль: ну, старина, пора,
конец и есть, наверное, - начало!!!
И, оттолкнувшись молча от причала,
я зазвучал – на кончике пера.

Весенняя песня с карельскими нюансами

Я почти забытый и заброшенный,

что-то слезы катят, как горошины,

а весна за окнами - тягучая,

ты, весна, меня уже замучила.

И ручьи в снегах лежат замерзшие,

и от этого – как будто горше мне,

и в окошке плачет солнце зябкое,

обмотавшись облаками-тряпками.

Не пугай меня ветрами стылыми, -

все равно всегда друзьями были мы,

если не помру, - наполню ветром грудь:

этот ветер стылый – выдувает грусть.

Не забыто все, не позаброшено,

раскатились по углам горошины…

Ох, устал я, братцы, да, - тереть глаза…

Да и толку что, да, - все глядеть назад?????

Я почти забытый и заброшенный,

что-то слезы катят, как горошины,

а весна за окнами - тягучая,

лучше б ты меня, весна не мучила.

Исповедь барда

Тонка струна, противен звук,

на пальцах вечные мозоли,

в душе и в теле жуткий зуд –

напоминает лепрозорий…

И сны к беде по четвергам…, -

конечно, может быть, - пустое:

как и друзьям, так и врагам

мою гитару не расстроить…

Лишь под гарротой* бытие

не назовешь, пожалуй, скукой…

Судьба, конечно же, - крупье,

а может быть и просто – сука…

И пальцы путают лады,

наверно, все-таки – недаром:

не строит сердце, жди беды,

но… - не вини во всем гитару.

          *Гаррота – орудие пыток в средние века.

***

Иду на свет и темнота вокруг

пугает бесконечностью воронки,

откуда эхо раздается громко,

а слово тает, исчезая вдруг…

Обрывки звуков заполняют нас

и в пузырьках остатки кислорода

дают нам жить, мельчая год от года,

не станет их, - наступит смертный час…

Не унывай

Будто что-то, будто как-то,

Будто где-то за спиною:

Между миром и войною,

Между холодом и зноем,

Между карой и виною,

Между бездной и стеною…,

Будто гнев сошел на милость,

Будто сердце вдруг забилось, -

И за каплей капля звонко

Струйкой, может быть, и тонкой,-

Льется жизнь тебе в ладошки…

Пей, но только – понемножку.

Опять сначала

Чудна холодная постель:

бела, пустынна, одинока,

нет, ну, - ни пятнышка порока,

пока не втиснется устало

моя душа под одеяло

и засопит, увы, на пару –

с моей простуженной гитарой,

а мне опять лежать и слушать,

как звуки заползают в уши,

и средь измученных мелодий

вдруг песня… - Ускользает, вроде,

опять звучит, но - как-то странно,

я понимаю: рано, рано,

не торопи, и так случится -

недаром по ночам не спится,

когда за окнами метель.

Коллизия

Дурачок, ты, Коленька:

был и… будешь – голеньким…

Ты не понял, родненький:

лучше быть угодником,

промолчать, а тряпочку

спрятать, чтобы лапочкой

в круге быть проверенном…

Ну, а коль - не верил я,

вот, и вышел… - Коленька,

будто в бане, - голенький.

За день до смерти…

За день до смерти буду жить,
не отвлекаясь на сомненья,
и будет за окном кружить
неуловимое везенье,
и снег растает на губах,
отдав свое мгновенье влаги,
и запульсируют в стихах
на сереньком клочке бумаги
мне непонятные слова:
о смысле жизни в этом мире,
о том, что жизнь всегда права,
о том, что только Бог помирит;
о том, что смертью не помочь
и жизнь, увы, - не помогает…
Уже осталась - только ночь…
А, что потом, - никто не знает…