Коллективизация для крестьянства была
более радикальным переломом, чем революция 1917 года. Она разрушила
многотысячелетнюю культуру и бесконечно уменьшила возможности выбора
разных путей в будущее для народа. С этой точки зрения Сталин очень
точно применил к ней термин «великий перелом». Так ее воспринял,
например, и Н. Клюев. Он был арестован в 1934 году и на допросе показал:
«Окончательно рушит основы и красоту той русской народной жизни, певцом
которой я был, проводимая коммунистической партией коллективизация. Я
воспринимаю коллективизацию с мистическим ужасом, как бесовское
наваждение». В его деле сохранилось стихотворение «Песня Гамаюна», в
котором говорится:
I. Песня Гамаюна
К нам вести горькие пришли,
Что зыбь Арала в мертвой тине,
Что редки аисты на Украине,
Моздокские не звонки ковыли,
И в светлой Саровской пустыне
Скрипят подземные рули!
Нам тучи вести занесли,
Что Волга синяя мелеет,
И жгут по Керженцу злодеи
Зеленохвойные кремли,
Что нивы суздальские, тлея,
Родят лишайник да комли!
Нас окликают журавли
Прилетной тягою впоследки,
И сгибли зябликов наседки
От колтуна и жадной тли,
Лишь сыроежкам многолетки
Хрипят косматые шмели!
К нам вести черные пришли,
Что больше нет родной земли,
Как нет черемух в октябре,
Когда потемки на дворе
Считают сердце колуном,
Чтобы согреть продрогший дом,
Но не послушны колуну,
Поленья воют на луну.
И больно сердцу замирать,
А в доме друг, седая мать...
Ах, страшно песню распинать!
Нам вести душу обожгли,
Что больше нет родной земли,
Что зыбь Арала в мертвой тине,
Замолк Грицько на Украине,
И Север - лебедь ледяной -
Истек бездомною волной,
Оповещая корабли,
Что больше нет родной земли!
Николай Клюев. Избранное
web.archive.org/web/20160316122513/http://kirsoft.com.ru/freedom/KSNews_1146.htm
...В результате коллективизации крестьянство было лишено жизненных
возможностей и прав (не очень, впрочем, обширных), которыми обладало
тогда городское население. Крестьяне оказались в неравноправном
положении, стали низшим слоем населения. Если реформы Столыпина
юридически уничтожили последние остатки неравноправного положения
крестьянства, сохранявшиеся со времен крепостного права, то теперь это
неравноправное положение было восстановлено в гораздо большей степени.
Так, указ от 5 октября 1906 года давал крестьянам право свободного
получения паспортов и выбора места жительства. Колхозники же не являлись
держателями паспортов (вновь введенных в 1932 году) и не имели права
покинуть деревню, за исключением нескольких строго очерченных
обстоятельств (призыв в армию, по спецнабору на стройки и выезд на
учебу). Колхоз превратился в государственное предприятие. При этом,
однако, над колхозником нависала угроза репрессий за невыполнение
заданий по хлебозаготовкам, за невыработку нужного числа трудодней и т.
д. — и он же нес бремя риска в случае неурожая.
Еще важнее, что
изменился характер труда. Исчез творческий элемент, связанный с
самостоятельным принятием решения крестьянином, с чувством
ответственности. Что, где, когда сеять или жать — все определялось
указаниями сверху, которые усиливались газетными кампаниями. Часто
замечали, что главной причиной упадка советского сельского хозяйства
была незаинтересованность колхозника. При этом подразумевается обычно
его материальная незаинтересованность в результатах его труда. Но
гораздо существеннее — потеря интереса к самому процессу труда. Он
превратился в тот «урок», о котором писал Ленин по поводу рабочих. В
этом важнейшем вопросе их жизни колхозники были в худшем положении, чем
крепостные, сохранявшие на своих надельных землях возможность трудиться
по своему собственному выбору. Из-за этого крестьяне, которые раньше
готовы были голодать и отдавать все силы, лишь бы не расстаться со своим
крестьянским образом жизни, стали бежать из деревни. Сначала (в
предвоенные годы) еще сохранялась инерция прежнего отношения, память о
крестьянском труде на тех же полях. В следующем поколении и она стала
выветриваться. К тому же деревня всегда оставалась дискриминированной.
Например, после войны я часто разговаривал с одним жителем колхоза, еще
молодым, но вернувшимся совершенно израненным с войны. От него я узнал,
что он, как и все инвалиды войны из сельской местности, не получает
никакого пособия или пенсии: их, считалось, должен был содержать колхоз.
И позже, при Хрущеве, при Брежневе, колхозников как будто нарочно
приучали к тому, что они только поденщики, по чужим замыслам работающие
на земле: у них то отбирали коров в колхозное стадо, то раздавали их
обратно, то опять отбирали, чтобы привязанность к скотине не укреплялась
в Душе. Да и с их судьбами делали то же: то задумывали сселять в
«агрогорода», то укрупняли колхозы, то измельчали. Одним росчерком пера
колхоз мог быть превращен в совхоз, и наоборот. Об их жизни все знают по
теперь уже классическим произведениям Ф. А. Абрамова, В. И. Белова, В.
Г. Распутина.
Коллективизация была полной победой социалистической
идеи над крестьянством. Еще в резолюции I Интернационала в 1869 году
говорилось, что капитализм, наука, течение событий и интересы общества
«приговаривают мелкое крестьянское хозяйство к постепенному
исчезновению, без права апелляции и без снисхождения». Это у нас и
произошло, только не «постепенно». Если установление первого крепостного
права потребовало 200 лет, то новое закрепощение было осуществлено за 3
года. «Реакционный класс» был уничтожен, а отдельные его представители
либо тоже были уничтожены, либо превращены в пролетариев.
Труд
крестьянина нисколько не менее глубок и содержателен, чем труд ученого
или писателя. Он имеет осмысленный, творческий характер, связан с
природой, отражает ее цикличность. Представим себе, что математикам или
поэтам «спускали бы сверху» «установки» для их работы, организовали
«теоремозаготовки» или «стихозаготовки» с переселением на Север,
расстрелами и вообще в том духе, который описан выше, а потом объединили
бы их в коллективы и, отобрав паспорта, заставили коллективно создавать
продукцию в предписанном стиле и количестве. Ясно, что это был бы конец
и математике, и поэзии. Точно так же пришел конец крестьянству. С той
разницей, что из-за древности и живучести этого уклада
«раскрестьянивание» все же растянулось на десятилетия.
В работе,
появившейся более десяти лет назад, К.Г. Мяло предложила рассматривать
коллективизацию как явление цивилизационного слома («Новый мир», 1988, №
8)...
И. Шафаревич. Революция и эпоха коммунизма...Великий перелом - Опубликовано в журнале «Москва», 1999, No 10, 11
https://vk.com/doc238227663_458708174?hash=fb4a0d4f9486a8ddd3&dl=6fdbe883f23ecbb5c8
...Нет, не в один день и не единичным решением был вызван к жизни «год
великого перелома», а предуготовлялся энергичной идеологической работой
предшествующих лет. Работой, сосредоточенной на противопоставлении
крестьянской традиции и идеального образа нового общества, которое еще
только надлежит создать и созданию которого может помешать именно
крестьянская «дремучесть».
Уже в годы расцвета нэпа заметно
ощущался, а крестьянскими поэтами и выражался определенный разрыв между
социально-экономическим статусом крестьянина, наконец-то получившего
землю и хозяйственную самостоятельность, и его все более настойчиво
подчеркиваемой леваками культурной и идеологической «второсортностью»,
чуждостью системе принесенных революцией новых идеалов.
Так что
клюевским старообрядцам не мудрено было чувствовать себя «експонатами из
губздрава» в атмосфере такой более чем странной борьбы за народное
счастье.
Логикой этой борьбы традиционный крестьянский уклад как бы
заведомо предуготовлялся к закланию на алтаре индустриализации. И надо
ясно отдавать себе отчет о том, до какой степени подобное третирование
деревенской «темноты» повлияло на общественное сознание, в особенности
сознание рабфаковской, пролетарской молодежи, принимавшей весьма
активное участие в акциях по ликвидации кулачества как класса.
Однако третировала крестьянский уклад не только левая интеллигенция.
Сейчас, листая газетные подшивки тех лет, поражаешься тому, что,
собственно, никто из оставшихся после смерти Ленина у руководства
страной не любил деревню как таковую, нередко видя в ней всего лишь
оплот и олицетворение ненавистной «старой России».
В нашей прессе
уже мелькали ссылки на «Злые заметки» Н. И. Бухарина, опубликованные в
начале 1927 года в «Правде », где впервые прозвучало слово «есенинщина» в
уничижительном смысле — как воспевание затхлой российской старины, то
есть «темноты, мордобоя, пьянства и хулиганства», «ладанок» и «иконок»,
«свечечек» и «лампадок».
«По этой линии,— утверждал Бухарин,— идет
воспевание «русского начала» в новой поэзии. А на самых высотах
идеологии расцветает возврат к Тютчеву и другим. Еще бы!
Умом Россию не объять,
Аршином общим не измерить.
...«Есенинщина» — это самое вредное, заслуживающее самого настоящего
бичевания явление нашего литературного дня...По есенинщине нужно дать
хорошенький залп».
Одновременно была опубликована статья Н.И.
Бухарина «Ленинизм и строительный период пролетарской революции», где
совершенно определенно крестьянству отводилась роль не самостоятельного
субъекта этого строительства и равноправного партнера пролетариата, а
объекта, материала, подлежащего обработке по отнюдь не крестьянством
выработанному проекту: «Сама диктатура пролетариата в действии есть
особая форма классовой борьбы, вытеснения городской и сельской
буржуазии, руководства крестьянством и переделки этого последнего. Она
может временами обостряться...»
Именно о переделке деревни говорил
четыре года спустя и А.С. Бубнов, выступая в феврале 1931 года на 1
Всероссийском съезде по всеобучу. Конкретизировано было и понятие
агентов культурной работы пролетариата над деревней: «Надо добиться
того, чтобы заводы, машинно-тракторные станции, совхозы вели за собой по
пути культуры всю деревню, перестраивающуюся ныне на социалистических
основаниях».
О том, чтобы применить к деревне ленинский принцип
развития лучших образцов, традиций, результатов существующей культуры в
1929— 1931 годах, в партийном руководстве не было и речи. Пожалуй, в
годы, предшествовавшие коллективизации, только неонародники, особенно
Чаянов, продолжали исследовать возможность включения традиционного
крестьянского хозяйства — такого, каким оно сложилось исторически, а не
«переделанного »,— в социалистическое строительство.
Однако натиск
гипертрофированных, унаследованных от радикалов XIX века идей техницизма
в сочетании с объективными требованиями ускоренной индустриализации не
позволил осуществиться этому альтернативному варианту развития —
единственному, на мой взгляд, который в те годы давал возможность
избежать слома традиционной крестьянской культуры. А стало быть, и
глубокого, вызванного этим сломом социально-психологического и
культурного стресса с далеко идущими последствиями...
Ксения Мяло – Оборванная нить. Крестьянская культура и культурная революция. «Новый мир», 1988, № 8, с.245-258
imwerden.de/razdel-2115-str-12.html
http://www.bolesmir.ru/index.php?content=text&name=o1043 СамоОрганизация Крестьянской Кооперации
vk.com/doc399489626_577630815
