Всесилие денег: быть бедным
некрасиво?
Денис
Драгунский о том, почему мы стали торговать даже тем, что не продается
Несколько
лет назад, сидя в кафе, я обратил внимание на двух девушек за соседним
столиком. Даже, можно сказать, залюбовался ими. Они были изящно, модно и дорого
одеты. Но при этом, по всем старинным и даже современным канонам красоты, они
было ужасно некрасивы. Извините, лицом. То есть лицами.
Держались
они очень свободно, уверенно, весело, и это мне понравилось. Не важно, каким
носом или подбородком наградила тебя судьба – важно, как ты сам себя ощущаешь,
а от этого уже зависит все остальное, включая карьеру и личное счастье.
Я поделился
этим наблюдением с одним очень молодым человеком, сыном моих знакомых. Он
сказал: «Да, конечно, вы правы! Уже давно так. Главное, не какое у нее лицо от
природы, а как она выглядит. Какой макияж и вообще одежда. Одежда главнее,
конечно. И вообще некрасивых девушек не бывает…» — сказал он и сделал
многозначительную паузу. «Ага! – подумал я. – Этот мальчик, наверное, имеет в
виду старинное циничное присловье, дескать, не бывает некрасивых женщин, бывает
мало водки». В ответ на его паузу я молчал, и он сам завершил свою мысль:
«Некрасивых девушек не бывает. А также не бывает глупых, подлых и стервозных.
Бывают плохо одетые. Бедные, короче».
У меня сразу
испортилось настроение. Одно дело – форма носа, а вот формация души – совсем
другое.
«Вряд ли кто-нибудь,
— продолжал мой юный собеседник, — бросит девушку из крутой семьи, в брендовой
одежде и на крутой машине за плохой характер! Или если у нее ноги не такие, как
у моделек в глянце».
Наверное,
это все-таки недавняя тенденция. Еще лет пятнадцать назад я пытался познакомить
одного хорошего паренька с девушкой ну из очень крутой семьи – но не удалось:
«Некрасивая и, главное, дура». А сейчас, выходит, что-то переменилось?
Конечно, я
не претендую на обобщения, все это частные случаи – однако ощутимо повеяло
крупнозернистым марксизмом: «Буржуазия лишила священного ореола все роды
деятельности, которые до тех пор считались почетными и на которые смотрели с
благоговейным трепетом. Врача, юриста, священника, поэта, человека науки она
превратила в своих платных наемных работников. Буржуазия сорвала с семейных
отношений их трогательно сентиментальный покров и свела их к чисто денежным
отношениям».
Ну и,
разумеется, знаменитое:
«Я уродлив – но я могу купить себе красивейшую женщину. Значит, я не
уродлив, ибо действие уродства, его отпугивающая сила, сводится на нет
деньгами. Я скудоумен, но деньги – реальный ум всех вещей, – как же может быть
скудоумен их владелец? Кроме того, он может купить себе людей блестящего ума, а
тот, кто имеет власть над людьми блестящего ума, разве он не умнее их?.. Итак,
разве мои деньги не превращают всякую мою немощь в ее прямую
противоположность?»
Смешно,
что это написано почти 200 лет назад. Маркс и Энгельс были величайшими мыслителями.
Ошиблись они только в одном – считали, что обнаруженное и описанное ими
безобразие когда-то кончится. А оно растет и ширится. Денежный аспект
выдавливает все остальные.
Американский
социолог Толкотт Парсонс объяснил, что люди существуют и действуют в четырех
различных проекциях. Проекция целедостижения, или политическая – где
символическим посредником, то есть главным инструментом, является власть.
Проекция адаптации, или экономическая; здесь символический посредник – деньги.
Проекция социетальная, или собственно общественная, где речь идет о таком
механизме, как влияние. И, наконец, проекция воспроизводства норм, аспект
культурных традиций. Здесь действуют ценности, убеждения.
Прекрасно,
когда эти аспекты уравновешивают друг друга. Когда власть не приобретешь за
деньги и наоборот, когда общественное влияние не подконтрольно власти, и когда
ценности – моральные и культурные – реально регулируют нашу жизнь, без оглядки
на приказ, на гонорар и на авторитет.
Опасно, когда возникает сильный крен
в ту или другую сторону.
Например, в
советской жизни деньги практически уступили свою роль власти и влиянию. Отсюда,
кстати говоря, нынешняя ностальгия по СССР. Советская экономика была слабо
монетизирована, то есть была в значительной мере как бы «неденежной».
Предприятия и министерства рассчитывались безналичными рублями, да и на
потребительском рынке в условиях тотального дефицита деньги имели не такое
большое значение.
Отсюда, кстати, пресловутый «денежный навес», накопленные и
неиспользованные средства, что и привело к катастрофе сбережений в 1991-1992
гг. (но не будем отвлекаться). В СССР не покупали, а «доставали», и это
касалось не только еды и одежды.
Вот парадокс советского долголетия. Давно замечено,
что чем выше у человека образование, тем выше у него продолжительность жизни
. В рыночных экономиках все понятно
– там уровень образования определяет уровень доходов работника. Более образован
– более богат – можешь платить за качественную медицину – будешь дольше жить.
Но в СССР
образование не было так сильно связано с зарплатой, как в капиталистическом
мире (иногда даже совсем наоборот, по чисто политическим резонам доценту могли
платить меньше, чем каменщику). И, однако, уровень образования в СССР сильно
коррелировал с продолжительностью жизни. Почему? А вот почему:
в
СССР врачом был примерно каждый двадцатый человек с высшим образованием. Таким
образом, практически у каждого образованного человека был либо друг, либо родственник
врач. Добросовестно, пристально и постоянно в СССР лечились чаще всего
по знакомству. Если говорить очень грубо, интеллигенты лечили друг друга. Еще
неплохо лечили тех, кому было «положено» согласно властным привилегиям, в
разных «кремлевских» или «обкомовских» больницах и поликлиниках.
В советской
деревне был развит бартер, или обмен услуги на товар (вспахать огород колхозным
трактором за две бутылки водки). А в советской городской жизни росла и
развивалась сложная система взаимных услуг, из которых лишь малая доля
оплачивалась. Да и оплата была лишь дополнительным вознаграждением: нельзя было
заплатить и забыть. Надо было дружить.
Позднее
советское общество (1970 – 1980-е годы) было «обществом взаимопомощи».
Наверное, именно об этом с тоской вспоминают люди моего поколения и немного
моложе – «Ах, как хорошо жилось! Дружно, сообща, сочувственно!»
Но загнанная в угол экономика взяла реванш, и
продаваться стало уже то, что в принципе продаваться не должно. Например,
диссертации и ученые степени, депутатские кресла и даже артистический успех.
Недавно в
Италии произошел весьма показательный скандал. В одном небольшом городке органы
опеки регулярно выявляли неблагополучные семьи, где родители якобы плохо
заботились о детях, издевались над ними и т.п. Детей из этих семей изымали и
передавали в другие семьи, к профессиональным, так сказать, усыновителям.
Которые, согласно закону, получали за это немалые деньги.
Но… «Вор не должен быть жадным,
потому что жадность губит нашего брата», — говорил Федька Косоручка из
замечательной детской повести Свирского «Рыжик».
Вышестоящие органы заметили, что в
этом городке все родители ну просто сплошь пьяницы и садисты, и ювенальная
юстиция просто с ног сбивается забирать у них детей. Это было подозрительно.
Увы, подозрения оправдались: мэр городка вместе со службой опеки устроили такой
вот бизнес – изымать детей и брать откаты с усыновителей.
Что в этом скандале показательного?
То, что
деньги зарабатывают на том, что совсем недавно еще было табу, своего рода
святыней. Что может быть важнее, чище, бескорыстнее, чем спасение ребенка от
побоев и унижений? Ан нет. И это тоже стало предпринимательством, причем
бесчестным.
Беда в том,
что мы опять возвращаемся к марксизму – теперь уже в ленинской версии: «Люди
всегда были и всегда будут глупенькими жертвами обмана и самообмана в политике,
пока они не научатся за любыми нравственными, религиозными, политическими,
социальными фразами, заявлениями, обещаниями разыскивать интересы тех или иных
классов».
Но,
разумеется, не только в политике — и просто в жизни. И не интересы классов (тут
вождь пролетариата, вслед за своими учителями, обобщил и промахнулся), а
интересы отдельных физических лиц. Конкретных людей с именами, адресами и
регистрацией в налоговой инспекции. Которым хочется денег, и более ничего.
Это цинизм?
Аморальность? Нет, что вы! Цинизм – это ведь тоже спор о нормах, ценностях, о
«можно» и «нельзя». Циник все равно существует в мире моральных ценностей. Он
знает, каковы они, и пытается их отменить, унизить, осмеять. Но даже в
осмеянном и отвергнутом состоянии, даже в шутовском наряде мораль все равно
остается – пусть как воспоминание, пусть как отрицание.
Не так плох цинизм, как его полное отсутствие, как
добродушное убеждение во всесилии денег. Потому что реванш морали бывает
по-настоящему страшен.
12.07.2019,
08:16
http://www.gazeta.ru/comments/column/dragunsky/12493675.shtml