Неразлучная
троица – я, такой же патлатый Вовка Персов и Бублик, твердо уверенный, что
ближе к телу не рубашка, а майка, - потопала по коридорам.
Не
спрашивая нас, Бублик уже обо всем договорился. Ему рекомендовали некоего Просяника
– зеленого-презеленого кандидата наук. Тематика – песня!
В
лаборатории студентов второкурсников встретили приветливо: - Давайте
знакомиться. Просяник Александр Васильевич, можно просто Саша. Занимаюсь
азиридинами.
- Бублик. До института учился в техникуме.
- Персов. Призер Всесоюзной олимпиады.
М-да… На фоне друзей я выглядел не
блестяще: техникумов не кончал, в районных олимпиадах…
- Зорин. Не азиридин, но все же. Может, Вы и со мной,
так сказать, позанимаетесь? А, в общем, - я с ними.
- Понятно. Работать будете с аспирантом Мищенко.
Андрюша,
подойди сюда, пожалуйста, - громко позвал он нашего сверстника, собиравшего под
вытяжкой навороченную стеклянную конструкцию.
Вместе с
Андреем все бурно стали обсуждать, кто чем будет заниматься. Я в это время
разглядывал «аспиранта». Первое впечатление, герой мультика «рыжий, рыжий,
конопатый», после школы решил заняться химией. Неимоверное число веснушек, ямочки
на щеках, тонкие губы, руки в пятнах всех цветов радуги. Глядя на Андрея,
становилось ясно: утюг, расческа и подобные им вещи, придуманы людьми, которым
больше нечего делать.
Задачи
распределили к всеобщему удовольствию. Друзьям достались интереснейшие,
многостадийные синтезы, мне - простейший. Простейший в исполнении. На бумаге
все выглядело солидно.
- А по каким дням нужно приходить, в какое время?
Вопрос
вызвал недоумение.
Занятия
в первую смену, значит, к двум часам дня. Из института выгоняют в десять. В стране
пятидневка. Суббота, как получится, воскресенье - выходной.
- А когда же учиться, готовиться к экзаменам?
- Меня это совершенно не волнует, - ответил
свежеиспеченный научный руководитель. – Но толку от работы «по два часа три
раза в неделю» не бывает!
Мне
досталась «Реакция циклоприсоединения».
Ничего
сложного. Андрей выделил некое вещество. Как установить структуру? Проверить
реакционную способность. Задачка, практически, для участника районной
олимпиады. Взять два соединения: одно полученное Андреем, другое – известное со
времен Бутлерова. Раствор поместить в ампулу. Месяца через три взглянуть –
прошла реакция или нет.
Запаяв десятка два ампул, я остался безработным. Ну, не
совсем. Чтобы не приставал с глупыми вопросами и не путался под ногами, на меня
возложили обязанность мыть посуду. За Андреем, а иногда, по-дружески, и за
ребятами. Вот уж не думал, что мне когда-нибудь придется ее мыть!
Приходилось
ли Вам в жизни мыть посуду? А по суду?! Холодной водой кастрюлю, в которой
варили курицу, не отмыть. Хоть тресни! Достичь эффекта можно лишь правильно подобрав
условия и средства для мытья.
После
Андрея грязной химической посуды каждый день оставалось, как после обеда в
приличном пионерском лагере - его научные интересы
были безграничны. Задачи, возникавшие во время мытья, были почище, в смысле
сложнее, чем замысловатые синтезы, доставшиеся друзьям. Иногда, даже при
ополаскивании холодной водой, из колб шел бурый дым, реже зеленый или красный.
Часто неудержимое содержимое начинало жутко шипеть и булькать. При этом было
непонятно, нужно ли немедленно бросать колбу подальше, как гранату с выдернутой
чекой, и падать на пол, прикрывая от осколков голову руками, либо на этот раз
обойдется. Пошипит, пошипит и перестанет.
Предварительно
отмытую посуду, я складывал в громадную синюю кастрюлю. Поставить ее на огонь,
чтобы варить воду с посудой, вместо курицы, удавалось только вдвоем. Была еще большая
– литров на двадцать - бутыль. Для «дерьмосливов». В нее без разбору сливались
остатки реакционных масс. Однажды, когда я вылил очередное творение Андрюши,
заклокотало и там. К счастью, крышечкой закрыть не успел. Масса, переливаясь
всеми цветами радуги, пульсируя, порциями извергалась через горлышко.
Завкафедрой, как назло, проходивший в этот момент мимо, заметил, что не те мы
ставим эксперименты и не там. Не те и не там! Что тут возразишь?
Даже
ассистировать Андрею на первых порах было тяжело. Он собирал установку для
перегонки - требовался паук. Я тянул время, тайком выясняя, как эта мерзость
выглядит и где прячется. Оказывалось, паучок, всего-навсего, простейшее приспособление
для сбора фракций. С тремя, реже четырьмя ногами-отростками.
Домой
ежедневно возвращался поздно. Грязные, изрезанные стеклом, не отмываемые руки.
Костюмы, прожженные, где попало, с не выветриваемыми гнусными запахами. Мама с
папой сносили все терпеливо, не опасаясь влияния дурной компании. Я не
усугублял, не распространялся о том, что полдня бродил по кафедре в поисках
выродка членистоногих, а, намаявшись, для разнообразия, учился мыть посуду.
Спустя
несколько месяцев, как Д*Артаньян в погоне за подвесками, из второкурсников на
кафедре остался я один. Тоонс-тонс, полутонс, три тонса, полутонс…
Бублика
перевели на кафедру «резины»: выпускники там получают лучшие места при
распределении. Персов в погоне за жар-птицей метнулся на плазмохимию. Конечно!
Наука будущего. И руководитель - ректор.
Я
продолжал работать с Андрюшей. Заправлял всем Просяник, хотя у него и не было тогда еще официального
права «дурить» аспирантов. Отдыхали по субботам. Вечером в пятницу Андрей
обычно говорил: - Работать так больше нельзя (Дошло, наконец! Неужели сам
догадался?!). Вакуум – дрянь (Тьфу! А уж я-то думал!). Насос не вытягивает.
Надо бы его перебрать. Поможешь?
Пока
откисали детали, мы расслаблялись. Андрей разговаривал со мной как с равным. О
химии и жизни, о химиках и не химиках. Это с избытком компенсировало «потерянный»
выходной. Правда, к занятиям приходилось готовиться в ночь с субботы на понедельник. Тридцать шесть часов – тютелька в
тютельку недельная норма для самоподготовки студентов младших курсов.
Не
думаю, что прозорливость Андрея и Саши не имела границ. Просто время узнать
результаты экспериментов пришлось аккурат на мои зимние каникулы. Приготовленные
образцы Просяник забрал в Москву. У Рэма Костяновского, в Институте химической
физики, был единственный доступный нам прибор ядерного магнитного резонанса -
ЯМР. Каждый атом откликается на свою радиоволну, у каждого свой «хит». Можно
увидеть, как именно атомы связаны друг другом, и даже как расположены в
пространстве.
Покажи свой
сигнал ЯМР и я скажу, кто ты и какое у тебя окружение.
Спустя
неделю мы разглядывали спектры синтезированных соединений. Мной
синтезированных! Мной!
С
Андрюшей мы проработали рука об руку несколько лет. Когда я защищал диплом, он
- кандидатскую.
Примерно
в это время Андрей случайно познакомился с моей кузиной и сильно ей понравился.
Она ему, вроде бы, тоже. Кузина эта ни разу не была у меня в гостях. Ни до, ни
после. Пытаясь сосватать этих стеснительных до безобразия, я организовывал
вечеринки, чуть ли не надуманные дни рождения. Они танцевали, он ее провожал. И
все-таки не сложилось, не подошли они друг другу.
После дипломирования
дороги, моя и Андрея, чуть разошлись, хотя я и выбрал для работы возрожденную
им тему. Мифическая оксим-нитронная таутомерия.
О ее
принципиальной возможности впервые заговорили еще в 1903 году, но то ли руки не
доходили, то ли никого это не интересовало. Опытным путем, с помощью
рентгено-структурного анализа и квантово-химических расчетов, мы показали, что
ряд закономерностей можно объяснить, только допустив наличие NH-нитронов.
Пока я
занимался эфемерными таутомерами, Андрей влюбился. В аспирантку. Чужую. Не свою
и не Просяника. Абсолютно чужую.
Членистоногое,
пригревшееся на кафедре пластмасс.
Наш
влюбленный не придумал ничего лучше, чем преподнести в качестве свадебного подарка
безукоризненную диссертацию. С иголочки. Сначала выполнив вместо своей
избранницы экспериментальную часть, а потом написав теоретическую.
Сыграли
свадьбу. По-людски, в большом центральном ресторане. Я, как последний идиот,
громче всех кричал «Горько!».
Вместе
они прожили недолго.
Защитившись
и дождавшись подтверждения весоюзной аттестационной комиссии, она его бросила. Андрей, безотказный Андрей, не
вынес предательства. Безотказный Андрей сломался.
Диагноз
поставили мудреный, но по сути смертельно простой – лимфогранулематоз. Рэм,
используя немыслимые связи, по неимоверному блату устроил лечение в Обнинске
вне очереди. Даже Рэм, всемогущий Рэм, опоздал.
Говорили,
во всем виновата химия.
Ну, при
чем тут химия!?! В Обнинске с подобным диагнозом лечились тысячи, а химик был
только один.
Мы
метались по городу, пытаясь достать «Винкристин» или «Винбластин». Писали
фальшивые, лживые письма в облздрав, заставляя подписывать их далекого от всего
этого ректора. Нового, заменившего плазмохиию силикатами. Делали все скорее для
самоуспокоения. Не в силах сидеть, сложа руки. Сидеть и ждать. Мы знали, -
никто и ничем помочь уже не может.
Я успел
подарить Андрею автореферат своей диссертации. В ней был кусочек и его души, а
на титульном листе впервые красовалось: Научный руководитель - А.В.Просяник.
Защитившись,
я поехал к Андрюше в его родной город, в больницу.
Выглядел
он, как обычно. Только еще больше заострился нос, и ямочки на щеках стали почти
не заметными. Я сидел рядом с больничной койкой, разговаривая, как ученый с
ученым, на равных. Выпускник школы Мищенко, ученик Просяника, как когда-то в
самом начале, я тянул время, но, чего раньше и представить себе было нельзя, не
мог смотреть Андрею прямо в глаза. А он журил, что не передали письмо Рэма,
рассуждал о планах будущей научной работы.
Толстая
медицинская монография с названием, соответствующим диагнозу, лежала на
прикроватной тумбочке. Все, все до мельчайших подробностей, он знал о своей
болезни. Но, как всегда, Андрей не верил авторитетам, не сомневался, что сумеет
доказать недоказуемое, то, что до него не удавалось доказать никому. Его наука,
его химия всегда была наукой чудес.
Вот и все.
Андрея
похоронили на родине, в затерявшемся среди степных просторов маленьком городке
с чудным, сказочным названием.
Андрюша
был родом из Доброполья…
Тэги:
химия,
Наука,
аспирантура