Ирина Александровна Румянцева

КАБИНЕТ

Вы здесь:

Ирина Александровна Румянцева / Блог / ЕГЭ, русский! Экзамен .

09 июня 2017, 11:47, автор - хозяйка блога
Ирина Александровна Румянцева

ЕГЭ, русский! Экзамен .

ЕГЭ, русский! Экзамен . Тексты!

Дети сдали экзамен. Выходили с разными эмоциями. Общее впечатление: запредельных текстов не было, тестовые задания среднего уровня. Ждем результатов) А как у вас?

Тэги: экзамен

ОБСУЖДЕНИЕ

	2017-06-09 15:02:44 - Татьяна Васильевна Беспалова Эмоции сдержанные. Устали.
	2017-06-09 15:31:37 - Светлана Николаевна Тутаева всем достались тексты художественного стиля. Вчера повторяли, как составлять комментарий к тексту этого стиля.
	2017-06-09 15:34:20 - Милейсат Бадрудиновна Меджидова Был у Ваших детей текст про искусство? Какие проблемы они выявили?
	2017-06-09 15:57:53 - Наталья Аркадьевна Вострякова Дети довольно спокойные. Тексты о малой родине (Е.Носов), войне, статья Д.С.Лихачёва. Общее впечатление: не переживайте, всё нормально.
	2017-06-09 16:01:36 - Зоя Анатольевна Санина Тексты о малой родине (Е.Носов), войне (Г.Бакланов), статья Д.С.Лихачёва (трудная). Коллеги, у всех были только 3 варианта текстов?
	2017-06-09 16:15:07 - Ольга Ивановна Лубинец Говорят, что сложным показался текст С.Санина `Семьдесят два градуса ниже нуля`
	2017-06-09 16:20:55 - Людмила Ивановна Захарова Я нынче отдыхаю от ЕГЭ.
	2017-06-09 16:23:48 - Нина Максимовна Погребняк РСО-Алания - отрывок из романа `Живые и мертвые` К.Симонова, О.Куваев о работе в экспедиции. Выполнение задания 25 было напряженным (аргументы) Тестовые задания не вызвали затруднений.
	2017-06-09 16:30:06 - Ольга Ивановна Лубинец Гаврилов - вот кто не давал Синицыну покоя. Память, не подвластная воле человека, сделала с Синицыным то, чего он боялся больше всего, перебросила его в 1942 год. Он стоял на часах у штаба, когда комбат, сибиряк с громовым басом, отдавал приказ командирам рот. И Синицын услышал, что батальон уходит, оставляя на высоте один взвод. Этот взвод должен сражаться до последнего патрона, но задержать фашистов хотя бы на три часа. Его, Синицына, взвод, второй взвод первой роты! И тогда с ним, безусым мальчишкой, случился солнечный удар. Жара стояла страшная, такие случаи бывали, и пострадавшего, облив водой, увезли на повозке. Потом по дивизии объявляли приказ генерала и салютовали павшим героям, больше суток отбивавшим атаки фашистов. И тут командир роты увидел рядового Синицына. Ты жив?! Синицын сбивчиво объяснил, что у него был солнечный удар и поэтому Поня-ятно, протянул комроты и посмотрел на Синицына. Никогда не забыть ему этого взгляда! С боями дошел до Берлина, честно заслужил два ордена, смыл никем не доказанную и никому не известную вину кровью, но этот взгляд долго преследовал его по ночам. А теперь еще и Гаврилов. Перед самым уходом Визе к нему подошел Гаврилов и, явно пересиливая себя, неприязненно буркнул: Топливо подготовлено? Синицын, измученный бессонницей, падающий с ног от усталости, утвердительно кивнул. И Гаврилов ушел, не попрощавшись, словно жалея, что задал лишний и ненужный вопрос. Ибо само собой разумелось, что ни один начальник транспортного отряда не покинет Мирный, не подготовив своему сменщику зимнего топлива и техники. Ну, не было в истории экспедиций такого случая и не могло быть! Поэтому в заданном Гавриловым вопросе любой на месте Синицына услышал бы хорошо рассчитанную бестактность, желание обидеть и даже оскорбить недоверием. Синицын точно помнил, что кивнул он утвердительно. Но ведь зимнее топливо, как следует, он подготовить не успел! То есть подготовил, конечно, но для своего похода, который должен был состояться полярным летом. А Гаврилов пойдет не летом, а в мартовские морозы, и поэтому для его похода топливо следовало готовить особо. И работа чепуховая: добавить в цистерны с соляром нужную дозу керосина, побольше обычного, тогда никакой мороз не возьмет. Как он мог запамятовать! Синицын чертыхнулся. Нужно немедленно бежать в радиорубку, узнать, вышел ли Гаврилов в поход. Если не вышел, сказать правду: извини, оплошал, забыл про топливо, добавь в соляр керосина. Если же Гаврилов в походе, поднять тревогу, вернуть поезд в Мирный, даже ценой потери нескольких дней, чтобы разбавить солярку. Синицын начал одеваться, сочиняя в уме текст радиограммы, и остановился. Стоит ли поднимать панику, на скандал, проработку напрашиваться? Ну какие будут на трассе морозы? Градусов под шестьдесят, не больше, для таких температур и его солярка вполне сгодится. Успокоив себя этой мыслью, Синицын снял с кронштейна графин с водой, протянул руку за стаканом и нащупал на столе коробочку. В полутьме прочитал: люминал. И у Женьки нервишки на взводе Сунул в рот две таблетки, запил водой, лег и забылся тяжелым сном. Через три часа санно-гусеничный поезд Гаврилова ушел из Мирного на Восток на смертельный холод
	2017-06-09 17:31:51 - Ирина Александровна Румянцева А вот наши тексты Казакевич Звезда В уединенном блиндаже оставалась только Катя. Что означал ответ Травкина на ее заключительные слова по радио? Сказал ли он я вас понял вообще, как принято подтверждать по радио услышанное, или он вкладывал в свои слова определенный тайный смысл? Эта мысль больше всех других волновала ее. Ей казалось, что, окруженный смертельными опасностями, он стал мягче и доступней простым, человеческим чувствам, что его последние слова по радио - результат этой перемены. Она улыбалась своим мыслям. Выпросив у военфельдшера Улыбышевой зеркальце, она смотрелась в него, стараясь придать своему лицу выражение торжественной серьезности, как подобает - это слово она даже произносила вслух - невесте героя. А потом, отбросив прочь зеркальце, принималась снова твердить в ревущий эфир нежно, весело и печально, смотря по настроению: - Звезда. Звезда. Звезда. Звезда. Через два дня после того разговора Звезда вдруг снова отозвалась: - Земля. Земля. Я Звезда. Слышишь ли ты меня? Я Звезда. - Звезда, Звезда! - громко закричала Катя.- Я Земля. Я слушаю тебя, слушаю, слушаю тебя. Она протянула руку и настежь отворила дверь блиндажа, чтобы кого-нибудь позвать, поделиться своей радостью. Но кругом никого не было. Она схватила карандаш и приготовилась записывать. Однако Звезда на полуслове замолчала и уже больше не говорила. Всю ночь Катя не смыкала глаз, но Звезда молчала. Молчала Звезда и на следующий день и позднее. Изредка в блиндаж заходили то Мещерский, то Бугорков, то майор Лихачев, то капитан Яркевич - новый начальник разведки, заменивший снятого Барашкина. Но Звезда молчала. Катя в полудремоте целый день прижимала к уху трубку рации. Ей мерещились какие-то странные сны, видения, Травкин с очень бледным лицом в зеленом маскхалате, Мамочкин, двоящийся, с застывшей улыбкой на лице, ее брат Леня - тоже пoчему-то в зеленом маскхалате. Она опоминалась, дрожа от ужаса, что могла пропустить мимо ушей вызовы Травкина, и принималась снова говорить в трубку: - Звезда. Звезда. Звезда. До нее издали доносились артиллерийские залпы, гул начинающегося сражения. В эти напряженные дни майор Лихачев очень нуждался в радистах, но снять Катю с дежурства у рации не решался. Так она сидела, почти забытая, в уединенном блиндаже. Как-то поздно вечером в блиндаж зашел Бугорков. Он принес письмо Травкину от матери, только что полученное с почты. Мать писала о том, что она нашла красную общую тетрадь по физике, его любимому предмету. Она сохранит эту тетрадь. Когда он будет поступать в вуз, тетрадь ему очень пригодится. Действительно, это образцовая тетрадь. Собственно говоря, ее можно было бы издать как учебник,- с такой точностью и чувством меры записано все по разделам электричества и теплоты. У него явная склонность к научной работе, что ей очень приятно. Кстати, помнит ли он о том остроумном водяном двигателе, который он придумал двенадцатилетним мальчиком? Она нашла эти чертежи и много смеялась с тетей Клавой над ними. Прочитав письмо, Бугорков склонился над рацией, заплакал и сказал: - Скорей бы войне конец... Нет, не устал. Я не говорю, что устал. Но просто пора, чтобы людей перестали убивать. И с ужасом Катя вдруг подумала, что, может быть, бесполезно ее сидение здесь, у аппарата, и ее бесконечные вызовы Звезды. Звезда закатилась и погасла. Но как она может уйти отсюда? А что, если он заговорит? А что, если он прячется где-нибудь в глубине лесов? И, полная надежды и железного упорства, она ждала. Никто уже не ждал, а она ждала. И никто не смел снять рацию с приема, пока не началось наступление. ___________________________________________________________________________________ ТерриторияКуваев Традиционный вечер полевиков служил вехой, отделявшей один экспедиционный сезон от другого. Чинков знаком предложил налить в рюмки и встал. Уважаемые коллеги! сказал он высоким голосом. Прежде всего позвольте поблагодарить за честь. Я впервые присутствую на празднике прославленного геологического управления не как гость, а как свой человек. На правах новичка позвольте нарушить традицию. Не будем говорить о минувшем сезоне. Поговорим лучше о будущем. Что такое открытие месторождения? Это смесь случайности и логики. Но всякое истинное месторождение открывается только тогда, когда созрела потребность в нем В стену управления что-то глухо стукнуло, раздался как бы расширенный вздох и тотчас задребезжали, заныли стекла в торце коридора. Господи благослови! сказал кто-то. Первый зимний! Что это? тихо спросила Сергушова у Гурина. Южак. Первый за эту зиму. Придется сбегать отсюда. Каждый журналист, каждый заезжий литератор и вообще любой, побывавший в Поселке и взявшийся за перо, обязательно писал и будет писать о южаке. Это все равно что побывать в Техасе и не написать слова ковбой или, будучи в Сахаре, не упомянуть верблюда. Южак был чисто поселковым явлением, сходным со знаменитой новороссийской борой. В теплые дни за склоном хребта скапливался воздух и затем с ураганной силой сваливался в котловину Поселка. Во время южака всегда бывало тепло, и небо безоблачно, но этот теплый, даже ласковый ветер сшибал человека с ног, перекатывал его до ближайшего закутка и посыпал сверху снежной пылью, шлаком, песком, небольшими камнями. В южак лучше всего годились ботинки на триконях и защитные очки горнолыжника. В южак не работали магазины, была закрыты учреждения, в южак сдвигались крыши, и в крохотную дырку, в которую не пролезет иголка, за ночь набивались кубометры снега. Лампочки потускнели, стекла уже дребезжали непрерывно, и за стеной слышались все учащающиеся вздохи гигантских легких, по временам где-то било металлом о металл. Они сидели, сгрудившись за одним столом. Лампочка помигала и погасла или повредило проводку, или электростанция меняла режим работы. На лестнице послышалось бормотание. Это Копков проводил Люду Голливуд и вернулся. Он принес с собой свечки. Южак ломился в двери управления, набирал силу. Пламя свечей колебалось, тени прыгали по стенам. Разноцветно светились бутылки. Копков отодвинул от Жоры Апрятина стакан с коньяком и пошел вдоль столов, разыскивая свою кружку. Такое получается дело, как всегда, неожиданно забубнил Копков. Он обежал всех шалым взглядом пророка и ясновидца, обхватил ладонями кружку, сгорбился. Лежим мы нынче в палатке. Угля нет, солярка на исходе, погода дует. И все такое прочее. Кукули за лето слиплись от пота, не шерсть, а стружки. Пуржит, палатка ходуном ходит, ну и разное, всем известное. Лежу, думаю: ну как начальство подкачает с транспортом, куда я буду девать вверенных мне людей? Пешком не выйдешь. Мороз, перевалы, обуви нет. Ищу выход. Но я не о том. Мысли такие: зачем и за что? За что работяги мои постанывают в мешках? Деньгами сие не измерить. Что получается? Живем, потом умираем. Все! И я в том числе. Обидно, конечно. Но зачем, думаю, в мире от древних времен так устроено, что мы сами смерть ближнего и свою ускоряем? Войны, эпидемии, неустройство систем. Значит, в мире зло. Объективное зло в силах и стихиях природы, и субъективное от несовершенства наших мозгов. Значит, общая задача людей и твоя, Копков, в частности, это зло устранять. Общая задача для предков, тебя и твоих потомков. Во время войны ясно бери секиру или автомат. А в мирное время? Прихожу к выводу, что в мирное время работа есть устранение всеобщего зла. В этом есть высший смысл, не измеряемый деньгами и должностью. Во имя этого высшего смысла стонут во сне мои работяги, и сам я скриплю зубами, потому что по глупости подморозил палец. В этом есть высший смысл, в этом общее и конкретное предназначение. Копков еще раз вскинул глаза, точно с изумлением разглядывал неизвестных ему людей, и так же неожиданно смолк ________________________________________________________________________ Текст 3 Глушко Проснулась уже утром, в окно с поднятой шторой било солнце, за окном тянулись пустые поля, все в белых гребнях изморози, по ним разгуливали большие птицы, в небе застыли белые комочки облаков; женщина в пуховом платке и ватнике шла по тропинке, несла на плече вязанку хвороста, следом бежала девочка в маленьких черных валенках и красных рукавичках просто не верилось в это утро, что есть война. Ехали вместе пятые сутки и многое знали друг о друге. Например, эта красивая женщина пробирается с детьми к родственникам мужа. У нее погиб муж на западной границе. А сестры молодые учительницы из Полтавы, их поезд разбомбило, и все вещи погибли, успели выскочить, прихватив документы и узелок с едой. Лев Михайлович тот старик, что спал у нее в ногах, беженец из Прибалтики, с самого начала войны скитался по городам, разыскивал племянницу, больше у него никого из родных нет. Теперь вот нет и дома. Знакомые в Москве сказали, что племянница выехала в Ташкент. С юмором и без обиды рассказывал он, как перепугало знакомых его явление в Москве: сперва приняли за бродягу так обтрепался он за дорогу, потом, когда узнали, испугались еще больше, решили, что осядет у них, и хором уговаривали ехать в Ташкент, даже деньгами помогли. Льва Михайловича сейчас в купе не было, и Нина, уже привыкшая к нему, беспокоилась: не отстал бы! Появился Лев Михайлович с большим алюминиевым чайником: Ну-с, вот кипяточек, прошу Только чайник надо сейчас же вернуть, я взял у проводника. Лев Михайлович разлил кипяток Нина заметила на его пальце след обручального кольца, потом отнес чайник, вернулся, сел рядом с капитаном. А вы? Нина кинула в банку с кипятком несколько кусков сахара, сделала бутерброд с сыром, протянула ему. Завтракайте и пейте чай. Лев Михайлович покачал головой. Я уже завтракал, благодарю На станции. К тому же, я остаюсь в Пензе. Это известие ошеломило Нину. Она привязалась к этому человеку, которого сперва тоже испугалась, как и его московские знакомые, не брит, не ухожен, пальто все в грязных пятнах, обвисли поля старой шляпы, но он оказался человеком интеллигентным, с хорошими манерами, Нина потом узнала, что он, владеет несколькими языками, в свое время преподавал в университете, вышел на пенсию, а теперь вот война сделала его беженцем. Он неназойливо опекал Нину все эти дни, приносил ей со станций все, что удавалось достать: вареную картошку, воблу, кислую капусту в капустном листке. А как спокойно и надежно ей было, когда он спал полусидя, привалившись к ее ногам, а днем шутил, называл деточкой, заговаривал ее тревогу Как же теперь без него? И вдруг она все поняла: у него кончились продукты! Он голодный, он не мог завтракать на станции, потому что никакой тут станции нет, поезд стоял на разъезде! Он не может без продуктов ехать дальше! Да, он так и говорил еще тогда, когда отъехали от Москвы: Мой маршрут, деточка, прокладывает не билет, а желудок, потому, полагаю, маршрут этот будет прерывистым. Я знаю, почему вы выходите в Пензе, знаю, сказала она. Но это же не причина, это, простите, мелочно Вот есть сыр, и у меня много хлеба, потом еще достанем Тут и учительницы подключились, стали уговаривать, отрезали ему сала, но он засмеялся, выставил ладони: Дорогие дамы, благодарю, но я еще так Низко не пал, чтобы пойти на иждивение к женщинам. Она все стояла и смотрела ему вслед и думала, что, наверно, этот человек жил хорошей интересной жизнью, у него была квартира и в ней много старинных книг, а может, был и рояль у него длинные артистические пальцы, и он играл вечерами, а в доме пахло цветами. А теперь вот скитается бездомный, осиротевший и голодный, ему негде приклонить голову, и все из-за проклятой войны! И сколько еще людей страдает на дорогах войны, каждый день идут плохие новости, и всякий раз перед сводкой Совинформбюро болью сжимается сердце ___________________________________________________________________________ Текст 4 Амлинский Вот люди, которые приходят ко мне, пишут мне поздравительные открытки, делают вид, что я такой же, как и все, и что все будет в порядке, или не делают вид, а просто тянутся ко мне, может, верят в чудо, в мое выздоровление. Вот они. У них есть это самое сострадание. Чужая болезнь их тоже малость точит, одних больше, других меньше. Но немало таких, которые презирают чужую болезнь, они не решаются вслух сказать, а думают: ну зачем он еще живет, зачем он ползает! Так во многих медицинских учреждениях относятся к так называемым хроникам, хроническим больным. Бедные, здоровые люди не понимают, что весь покой и здоровье их условны, что одно мгновение, одна беда и все перевернулось, и они сами уже вынуждены ждать помощи и просить о сострадании. Не желаю я им этого. Вот с такими я жил бок о бок несколько лет. Сейчас вспоминаю об этом, как о страшном сне. Это были мои соседи по квартире. Мать, отец, дочки. Вроде бы люди как люди. Работали исправно, семья у них была дружная, своих в обиду не дадут. И вообще все как полагается: ни пьянства, ни измен, здоровый быт, здоровые отношения и любовь к песне. Как придут домой, радио на всю катушку, слушают музыку, последние известия, обсуждают международные события. Аккуратные до удивления люди. Не любят, не терпят беспорядка. Откуда взял, туда и положь. Вещи места знают. Полы натерты, все блестит, свет в общественных местах погашен. Копейка рубль бережет. А тут я. И у меня костыли. И я не летаю, а тихо хожу. Ковыляю по паркету. А паркет от костылей того, портится... Тут и начался наш с ними духовный разлад, пропасть и непонимание. Сейчас все это шуточки, а была настоящая война, холодная, со вспышками и нападениями. Нужно было иметь железные нервы, чтобы под их враждебными взглядами ковылять в ванную и там гнуть позвоночник, вытирать пол, потому что мокрый пол это нарушение норм общественного поведения, это атака на самые устои коммунальной жизни. И начиналось: если вы больны, так и живите отдельно. Что я ответить могу? Я бы рад отдельно, я прошу об этом, да не дают. Больным не место в нашей здоровой жизни. Так решили эти люди и начали против меня осаду, эмбарго и блокаду. И хуже всего им было то, что я не откликался, не лез в баталии, не давал им радости словесной потасовки. Я научился искусству молчания. Клянусь, мне иногда хотелось взять хороший новенький автомат... Но это так... в кошмарных видениях. Автомат бы я не взял, даже если бы с ними оказались на необитаемом острове, в отсутствии народных районных судов. К тому времени я научился уже понимать цену жизни, даже их скверной жизни. Итак, я молчал. Я пытался быть выше и от постоянных попыток таким и стал. А потом мне становилось порой так плохо, что все это уже не волновало меня. Меня не волновали их категории, я мыслил другими, и только когда я откатывался от бездны, я вспоминал о своих коммунальных врагах. Все больше доставлял я им хлопот, все громче я стучал своими костылями, все труднее мне становилось вытирать полы, не проливать воду, и все нестерпимее становилась обстановка в этой странной обители, соединившей самых разных, совершенно ненужных друг другу людей, что называется коммунальной квартирой. И я в один прекрасный момент понял совершенно отчетливо, что, может быть, самое главное мужество человека в том, чтобы преодолеть вот такую мелкую трясину, выбраться из бытовых гнусностей, не поддаться соблазну мелочной расплаты, карликовой войны, копеечного отчаяния. Потому что мелочи такого рода с огромной силой разъедают множество людей, не выработавших в себе иммунитет к этому. И вот эти люди всерьез лезут в дрязги, в дурацкую борьбу, опустошаются, тратят нервы, уже не могут остановиться. Когда они постареют, они поймут всю несущественность этой возни, но будет уже очень поздно, уже слишком много сил отдано мышиной возне, так много зла скопилось внутри, так много страстей потрачено, которые могли бы питать что-то важное, которые должны были двигать человека вперед. Я говорю сейчас об этом не потому, что я мудрый судия, меня самого в те годы жег мелкий, но жгучий огонь, и я немало обгорел на нем прежде, чем закалился. По В. Амлинскому ________________________________________________________________________ Нагибин В первые годы после революции академик архитектуры Щусев читал перед широкой, преимущественно молодежной рабочей аудиторией лекции по эстетике. Их целью было приобщить широкие массы, как тогда выражались, к пониманию красоты, наслаждению искусством. На первой же лекции, прочитанной Щусевым с огромным воодушевлением, талантом прирожденного популяризатора и, само собой разумеется, исчерпывающим знанием предмета, поднялся какой-то парень с прилипшим к нижней губе окурком и развязно сказал: Вот вы, товарищ профессор, все бубнили: красота, красота, а я так и не понял, чего такое эта красота? Кто-то засмеялся. Щусев внимательно поглядел на парня. Сутулый, длиннорукий, мутноглаэый. И чего завалился на лекцию этот вовсе не безупречный шатун погреться или побузить? Его нисколько не интересовала суть вопроса, хотелось озадачить распинающегося на кафедре интеллихента и выставиться перед окружающими. Его надо крепко осадить ради общего дела. Щусев прищурился и спросил: Зеркало дома есть? Есть. Я перед ним броюсь. Нет, большое... Ага. В стенном шкапе. Щусев протянул парню фотографию, снятую с Давида Микеланджело, которую тот машинально взял. Вы сразу поймете, что такое красота и что такое безобразие. Я привел этот случай не развлечения ради. В насмешливой выходке архитектора есть рациональное зерно. Щусев предложил самый верный способ постигнуть красоту. Истина и вообще познается в сравнении. Лишь вглядываясь в образы красоты, созданные искусством, будь то Венера Милосская или Ника Самофракийская, мадонна Рафаэля или мальчик Пинтуриккьо, Флора Тициана или автопортрет Ван Дейка, царевна-лебедь Врубеля или три богатыря Васнецова, крестьянская девушка Аргунова, кружевница Тропинина, дочь Нестерова или бегущие спортсменки Дейнеки, можно приучить свой глаз и душу к той радости, которую дает встреча с прекрасным. Этой цели служат музеи, выставки, репродукции, книги по искусству. Как хорошо сказал великий педагог К. Ушинский: Всякое искреннее наслаждение изящным само по себе источник нравственной красоты. Вдумайся в эти слова, читатель!.. _______________________________________________________________________ Ф. Сологуб Правда сердца Вечером опять сошлись у Старкиных. Говорили только о войне. Кто-то пустил слух, что призыв новобранцев в этом году будет раньше обыкновенного, к восемнадцатому августу; и что отсрочки студентам будут отменены. Поэтому Бубенчиков и Козовалов были угнетены, если это верно, то им придется отбывать воинскую повинность не через два года, а нынче. Воевать молодым людям не хотелось, Бубенчиков слишком любил свою молодую и, казалось ему, ценную и прекрасную жизнь, а Козовалов не любил, чтобы что бы то ни было вокруг него становилось слишком серьезным. Козовалов говорил уныло: Я уеду в Африку. Там не будет войны. А я во Францию, говорил Бубенчиков, и перейду во французское подданство. Лиза досадливо вспыхнула. Закричала: И вам не стыдно! Вы должны защищать нас, а думаете сами, где спрятаться. И вы думаете, что во Франции вас не заставят воевать? Из Орго призвали шестнадцать запасных. Был призван и ухаживающий за Лизою эстонец, Пауль Сепп. Когда Лиза узнала об этом, ей вдруг стало как-то неловко, почти стыдно того, что она посмеивалась над ним. Ей вспомнились его ясные, детски-чистые глаза. Она вдруг ясно представила себе далекое поле битвы, и он, большой, сильный, упадет, сраженный вражескою пулею. Бережная, жалостливая нежность к этому, уходящему, поднялась в ее душе. С боязливым удивлением она думала: Он меня любит. А я, что же я? Прыгала, как обезьянка, и смеялась. Он пойдет сражаться. Может быть, умрет. И, когда будет ему тяжело, кого он вспомнит, кому шепнет: `Прощай, милая`? Вспомнит русскую барышню, чужую, далекую. Призванных провожали торжественно. Собралась вся деревня. Говорили речи. Играл местный любительский оркестр. И дачники почти все пришли. Дачницы принарядились. Пауль шел впереди и пел. Глаза его блестели, лицо казалось солнечно-светлым, он держал шляпу в руке, и легкий ветерок развевал его светлые кудри. Его обычная мешковатость исчезла, и он казался очень красивым. Так выходили некогда в поход викинги и ушкуйники. Он пел. Эстонцы с одушевлением повторяли слова народного гимна. Дошли до леска за деревнею. Лиза остановила Сеппа: Послушайте, Пауль, подойдите ко мне на минутку. Пауль отошел на боковую тропинку. Он шел рядом с Лизою. Походка его была решительная и твердая, и глаза смело глядели вперед. Казалось, что в душе его ритмично бились торжественные звуки воинственной музыки. Лиза смотрела на него влюбленными глазами. Он сказал: Ничего не бойтесь, Лиза. Пока мы живы, мы немцев далеко не пустим. А кто войдет в Россию, тот не обрадуется нашему приему. Чем больше их войдет, тем меньше их вернется в Германию. Вдруг Лиза очень покраснела и сказала: Пауль, в эти дни я вас полюбила. Я поеду за вами. Меня возьмут в сестры милосердия. При первой возможности мы повенчаемся. Пауль вспыхнул. Он наклонился, поцеловал Лизину руку и повторял: Милая, милая! И когда он опять посмотрел в ее лицо, его ясные глаза были влажны. Анна Сергеевна шла на несколько шагов сзади и роптала: Какие нежности с эстонцем! Он Бог знает что о себе вообразит. Можете представить, целует руку, точно рыцарь своей даме! Лиза обернулась к матери и крикнула: Мама, поди сюда! Она и Пауль Сепп остановились у края дороги. У обоих были счастливые, сияющие лица. Вмести с Анною Сергеевною подошли Козовалов и Бубенчиков. Козовалов сказал на ухо Анне Сергеевне: А нашему эстонцу очень к лицу воинственное воодушевление. Смотрите, какой красавец, точно рыцарь Парсифаль. Анна Сергеевна с досадою проворчала: Ну уж красавец! Ну что, Лизонька? спросила она удочери. Лиза сказала, радостно улыбаясь: Вот мой жених, мамочка. Анна Сергеевна в ужасе перекрестилась. Воскликнула: Лиза, побойся Бога! Что ты говоришь! Лиза говорила с гордостью: Он защитник отечества. ___________________________________________________________________________ Так и не поняла , сколько вариантов было.
	2017-06-09 17:52:17 - Юлия Петровна Фишман Обсуждаем тексты на форуме `Могу писать` mogu-pisat.ru/forum/?PAGE_NAME=message&FID=20&TID=253&TITLE_SEO=253-chto-mozhno-bylo-napisat-po-tekstam-2017-goda&MID=3219&bitrix_include_areas=Y&result=reply#message3219 Добавляйте туда свои тоже.
	2017-06-09 18:27:47 - Наталья Алексеевна Майдукова В Иркутской области было 4 варианта. В клетке зоопарка токовал глухарь. Днем. Прилюдно. Клетка величиной в два-три письменных стола являла собой и тюрьму, и тайгу одновременно. В углу ее было устроено что-то вроде засидки в раскоренье. Над засидкой торчал сучок сосны с пересохшей, неживой хвоей, на клетке разбросана или натыкана трава, несколько кочек изображено и меж ними тоже лес вершинка сосны, веточка вереска, иссохшие былки кустиков, взятые здесь же, в зоопарке, после весенней стрижки. Глухарь в неволе иссох до петушиного роста и веса, перо в неволе у него не обновлялось, только выпадало, и в веером раскинутом хвосте не хватало перьев, светилась дыра, шея и загривок птицы были ровно бы в свалявшейся шерсти. И только брови налились красной яростью, горели воинственно, зоревой дугою охватив глаза, то и дело затягивающиеся непроницаемой, слепой пленкой таежной темнозори, забвением тоскующего самца. Перепутав время и место, не обращая внимания на скопище любопытных людей, пленный глухарь исполнял назначенное ему природой песню любви. Неволя не погасила в нем вешней страсти и не истребила стремления к продлению рода своего. Он неторопливо, с достоинством бойца, мешковато топтался на тряпично-вялой траве меж кочек, задирал голову и, целясь клювом в небесную звезду, взывал к миру и небесам, требовал, чтоб его слышали и слушали. И начавши песню с редких, отчетливых щелчков, все набирающих силу и частоту, он входил в такое страстное упоение, в такую забывчивость, что глаза его снова и снова затягивало пленкой, он замирал на месте, и только чрево его раскаленное, горло ли, задохшееся от любовного призыва, еще продолжало перекатывать, крошить камешки на шебаршащие осколки. В такие мгновения птичий великан глохнет и слепнет, и хитрый человек, зная это, подкрадывается к нему и убивает его. Убивает в момент весеннего пьянящего торжества, не давши закончить песню любви. Не видел, точнее, никого не хотел видеть и замечать этот пленник, он жил, продолжал жить и в неволе назначенной ему природой жизнью, и когда глаза его слепли, уши глохли, он памятью своей уносился на дальнее северное болото, в реденькие сосняки и, задирая голову, целился клювом, испачканным сосновою смолою, в ту звезду, что светила тысячи лет его пернатым братьям. Глядя на невольника-глухаря, я подумал, что когда-то птицы-великаны жили и пели на свету, но люди загнали их в глушь и темень, сделали отшельниками, теперь вот и в клетку посадили. Оттесняет и оттесняет человек все живое в тайге газонефтепроводами, адскими факелами, электротрассами, нахрапистыми вертолетами, беспощадной, бездушной техникой дальше, глубже. Но велика у нас страна, никак до конца не добить природу, хотя и старается человек изо всех сил, да не может свалить под корень все живое и под корень же свести не лучшую ее частицу, стало быть, себя. Обзавелся вот природой на дому, приволок ее в город на потеху и для прихоти своей. Зачем ему в тайгу, в холодную ночь, по колено, а где и по пояс в воде переть на ток. Он здесь получит удовольствие, за два гривенника насмотрится на зверей, наслушается реву, песен и стона. Обойдя огромный зоопарк, я возвращался в подавленном настроении звери в неволе были болезненно вялы, полуоблезлы, в свалявшейся шерсти и проплешинах. Самые вольные и грозные звери выглядели совсем жалко. Волки смотрели сквозь решетки отстраненными глазами, в которых была такая бездонная тоска, что и не выразить ее человеческими словами. Если только завыть на весь белый свет Меня все что-то тянуло и тянуло к клетке глухаря. Он оттоковал, сложил свой дырявый хвост, без интереса порылся в кормушке, наполненной хвоей, смесью семян, песком и какой-то скорлупой. Зрители и слушатели, большей частью дети, набросали на пол клетки токовика семечек и кедровых шишек да орешков, будто уличному певцу в уплату. (В. П. Астафьева)
	2017-06-09 22:02:11 - Ольга Владимировна Новошинцева Наталья Алексеевна, `Глухарь` был у нас в прошлом году. А в этом у нас было 2 варианта. Здесь их не вижу. Один - об исторической памяти (Автор Н.Н.Никитайская), другой - о влиянии на человека общественного мнения (автор А.Вороновский). Информация со слов перепуганных выпускников. Один нашла, Это отрывок из рассказа Н.Н.Никитайской `Мои родители, блокада Ленинграда и я`. Однажды когда папа во главе эскадрильи этих двухместных кораблей неба возвращался с задания, он увидел внизу, на шоссе, ведущем в город, сломанный санитарный автобус. Возле него возился водитель, пытаясь устранить поломку. И отчаянно махала кофтой нашим самолетам медсестричка. И сверху папа увидел, что по этому же шоссе и тоже в сторону города марширует колонна немцев. И вот-вот автобус с ранеными, с шофером и медсестрой окажется у них на пути. Исход такой встречи был предрешен. Знаешь, я сразу о Гале подумал. На месте этой сестрички могла быть и она. И тогда я просигналил крыльями команду: └Делай, как я и пошел на посадку перед автобусом. Когда приземлились и пересчитали людей, оказалось, что всех не забрать, что трое (или четверо?) остаются за бортом. Я прикинул мощность машин и в некоторые распределил не по человеку, а по два человека. И один из летчиков заорал тогда: Командир, хочешь, чтобы я гробанулся! Не полечу с двумя! Себе-то одного посадил Я-то знал, что его машина надежнее, но спорить не стал, некогда было спорить. Говорю: └Полечу на твоей, а ты бери мою машину. Вообще-то вся эта история кажется специально придуманной для кино, для непременного использования параллельного монтажа, чтобы еще больше накалить страсти. Вот раненые с трудом карабкаются по фюзеляжу в кабину, а колонна фрицев марширует уже в пределах видимости, а вот взлетает в небо первый наш самолет с раненым, и немец готовит свой шмайссер к стрельбе Ну, и так далее И в реальной жизни, когда взлетал последний летчик, фашисты действительно открыли стрельбу А потом об этом случае писали в газете, но беспечная наша семья, конечно, ее не сохранила. Отступление по поводу папиной дотошности. Слушая этот рассказ, я никогда не удивлялась тому, что папа так хорошо знал возможности всего авиапарка. Он был из тех русских людей, которые всегда озабочены запасом прочности. Он не терпел приблизительности, перед вылетом проверял каждую заклепку, несмотря на уверения бортмеханика, что все в норме. У нас, у транспортников, ведь как было: либо пан, либо пропал. Либо все целы, либо весь экипаж погиб. От полка осталось шесть экипажей целых. Так что тут мне все было ясно. Удивляло меня другое: почему именно медсестричку довелось ему спасти? Не ребятишек с воспитателем из пригородного санатория, не эвакуированных из города людей, а именно медсестру с ранеными бойцами? И девчонка эта в белом халатике так напоминала ему его молодую жену. Конечно, в любом другом случае папа поступил бы так же, но произошло то, что произошло: прямо не жизнь, а художественная литература. Полет нечаянной военной романтики. Семьдесят лет прожито, а ругать себя не перестаю. Ну, что мне стоило, пока живы были родители, расспросить их обо всем, все подробно записать, чтобы и самой помнить, и по возможности другим рассказать. Но нет, не записывала. Да и слушала-то вполуха, так, как в основном и слушают родителей их дети. Сказать, что мои предки очень-то распространялись о своей жизни, значит соврать. Ни мама, ни папа не любили возвращаться к прожитому и пережитому в войну. Но временами Когда гости приходили, когда настроение повспоминать нападало и так ни с того ни с сего Ну, например, приходит мама от соседки, Антонины Карповны, и говорит: Карповна мне сказала: └Галька, ты у нас ненайденный герой. Это я ей рассказала, как из-под Луги из окружения выходила. И далее следовала сама история К началу войны маме было восемнадцать лет, и была она фельдшером, сельским врачом. Сразу после окончания техникума она и работала в глухой вологодской деревне, где были люди, которые толком не знали, что такое градусник. Папе было двадцать четыре года. И он был летчиком гражданской авиации. Познакомились и полюбили друг друга они в Вологде. Мама была очень хорошенькой, живой и легкомысленной. Папа был мужественно-красивым, основательным и осторожным в отношениях с женщинами. Отступление по поводу женщин. Было у них такое право тогда: призвать к ответу мужчину. Достаточно было привести в суд пару свидетелей, которые бы подтвердили, что к данной дамочке в гости заходил данный индивидуум и вот, пожалуйста, вам платите алименты на ребенка. А папа относился ко всему серьезно и ответственно, случайности допустить не мог. Профессия летчика до войны относилась к романтическим профессиям. Авиация становилась на крыло. Люди, причастные к этому становлению, сразу попадали в разряд избранных. Еще бы: не каждому дано обживать небеса. О вольностях, которые позволяли себе пилоты тех времен, напомнит, например, пролет Чкалова под Троицким мостом в Ленинграде. Правда, историки считают, что это придумали киношники для фильма. Но легенды легендами, а мой папа абсолютно точно пролетал на бреющем над крышей маминого дома. Чем и покорил маму окончательно. В первый же день войны, как военнообязанные, и папа, и мама надели военную форму. Причем мама ну, правда, совсем еще девчонка была, дуреха напялила на себя все новенькое, включая шинель и каску. И так пошла по жаре домой. И на пороге дома потеряла сознание от перегрева. Поженились они, видимо, перед отправкой на фронт по папиной инициативе. Сохранилась в памяти мамина фраза: Коля мне сказал: └Надо расписаться, вдруг будет ребенок. Взрослые люди поймут, при каких обстоятельствах, скорее всего, это говорилось. Они и расписались. Только мама не меняла фамилию: некогда было заниматься переменой документов. Так и прожила свой век на девичьей. Оба были отправлены на Ленинградский фронт. Мама с госпиталем, папа в авиаполк. Эти мои заметки я пишу сейчас не только для того, чтобы, пусть и запоздало, признаться в любви к своим прожившим очень нелегкую, но такую честную жизнь родителям. Были миллионы других таких же советских людей, которые одолели фашизм и не потеряли человеческого лица. И я очень не хочу, чтобы они были забыты. Чтобы реваншизм на фоне преступного беспамятства нагло поднимал голову. Конечно, я могу и заблуждаться относительно силы воздействия слова. И все-таки верю в эту силу Текст, конечно, короче.
	2017-06-11 16:30:48 - Ирина Александровна Румянцева Делаем вывод: полностью перешли на экзамене на художественные тексты.