По И. Гончарову. Лежанье у Ильи Ильича не было ни необходимостью

    (1) Лежанье у Ильи Ильича не было ни необходимостью, как у больного человека или как у человека, который хочет спать, ни случайностью, как у того, кто устал, ни наслаждением, как у лентяя: это было его нормальным состоянием. (2)Когда он был дома – а он был почти всегда дома, – он все лежал  постоянно в  одной комнате, где мы его нашли, служившей ему спальней, кабинетом и приёмной. (3)У него было ещё три комнаты, но он   туда заглядывал разве что утром, когда человек мёл кабинет его, чего всякий день не делалось. (4)В тех комнатах мебель закрыта была чехлами, шторы спущены.

     (5)Комната, где лежал Илья Ильич, с первого взгля­да казалась прекрасно убранною. (6)Там стояло бюро красного дерева, два дивана, обитые шёлковою материею, красивые ширмы с вышитыми небывалыми в природе птицами и плодами. (7)Были там шёлковые за­навесы, ковры, несколько картин, бронза, фарфор и множество красивых мелочей.

     (8)Но опытный глаз человека с чистым вкусом одним беглым взглядом на всё, что тут было, прочёл бы толь­ко желание кое-как соблюсти видимость неизбежных приличий, лишь бы отделаться от них. (9)Обломов хло­потал, конечно, только об этом, когда убирал свой ка­бинет. (10)Утончённый вкус не удовольствовался бы эти­ми тяжёлыми, неграциозными стульями красного дере­ва, шаткими этажерками. (11)Задок у одного дивана осел вниз, наклеенное дерево местами отстало.

  (12)Сам хозяин, однако, смотрел на убранство своего кабинета так холодно и рассеянно, как будто спраши­вал глазами: «Кто сюда натащил и наставил всё это?» (13)От такого холодного воззрения Обломова на свою соб­ственность, а может быть, и ещё от более холодного воззрения на тот же предмет слуги его, Захара, вид кабинета, если осмотреть там всё повнимательнее, поражал господствующею в нем запущенностью и небрежностью.